Сними с меня лицо, как будто мраморную маску. (Otto Dix)
1
Утро. Сырая серость прохладой прижимается к обнаженной коже. Люди, проходящие мимо, угрюмы. Подростки идут в школу – разве это может их радовать? Я иду туда же и вряд ли выгляжу счастливым… Второе сентября – повод для грусти. Не то что бы я не любил школу… Не то что бы я ее любил. Скорее, мое отношение к ней можно охарактеризовать одним словом – надо. Как говорит моя мама: «Хочешь, не хочешь, а надо». Этим она давит на меня, если моя комната полностью исчезает под грудами бумаги (я рисую). А вот я люблю хаос. Творческие люди все такие…
Я почти дошел. Сейчас сверну за дом… и, вот она, родимая школа… Тянутся вереницей малыши с родителями, восьмиклассники торчат на порожках… Все как всегда.
Надо найти Димку. Мы дружили с детского сада, а потом он уехал в Штаты на пять лет. Вначале мы писали друг другу письма, но это быстро надоело… Пацаны были… Сейчас он вернулся и вновь в мой класс. Изменился, наверное… Вчера я не пошел на линейку: это ведь надо костюм, рубашку – я это терпеть не могу. Только из-за этого и не пошел… (Хорошо, что мама в командировке.) Теперь мучаюсь любопытством…
Издалека вижу свой класс… Как попугаи, ну честное слово! Пестрые, шумные… Лена, с которой я когда-то по глупости встречался, кокетничает с кем-то в стороне… Я его не знаю, но сочувствую. Ленка – та еще зараза! Расстались мы бурно. Отношения выясняем до сих пор, даром, что три года прошло… Она не упускает случая меня подколоть, я отвечаю изрядной порцией сарказма. «Дружим» в общем…
Меня встречают радостными возгласами. Ну, конечно, я поверил. Что они рады меня видеть… Через неделю лаяться будем.
Ленкина жертва подходит ближе. Зеленые глаза смотрят весело. Парень кажется мне смутно знакомым… Неужели… Я окончательно соображаю, что этот пижон в белой рубашке с галстуком – мой старый друг Димка, когда он хлопает меня по плечу с широкой голливудской улыбкой. Идиотски ухмыляюсь в ответ… Да-а… Америка меняет людей, но чтобы настолько?! Дима всегда был худым и лохматым… Я помню, как он привычным жестом ерошил короткие светлые волосы, как морщил нос, если предложить стрельнуть сигаретку, как вежливо здоровался с моей мамой… Пять лет прошло. Из тощего улыбчивого создания Дима вырос в офигенно красивого парня… Светлые от природы волосы обесцвечены и отрасли до плеч. Любимый жест заменило легкое движение головой, отбрасывающее волосы с лица. Драные джинсы превратились в узкие черные брюки, а кеды – лакированные туфли… Неудивительно, что наши девчонки так по-боевому накрашены. Видимо, еще вчера оценили…
Дима все так же улыбается. Я тоскливо вздыхаю и, все еще надеясь вернуть былую дружбу, предлагаю сесть вместе. Удивительно, но он соглашается. Может, не все потеряно?
Все пять уроков на парту к нам падают скомканные записки – девчонки «штурмуют крепость». Дима обаятельно улыбается всем, но не отвечает. Честно говоря, мне это приятно. Пять лет похоже изменили только форму, а не содержание. Э-эх… Помнится, мы оба влюбились в соседскую Дашу… Я оказался удачливее и целый месяц провожал ее до дома. Дима же в гордом одиночестве гонял мяч по двору, наблюдая за тем, как я возвращаюсь домой. На дружбе это все, как ни странно, не отражалось.
Исподтишка продолжаю разглядывать друга детства. Дима задумчиво смотрит в окно и вертит в пальцах карандаш. Замечаю на шее почти зажившее пятнышко… Засос? Это не мое дело… Хотя интересно, у него же, наверное, в Штатах девушка осталась? Уж конечно, получше новых «старых» одноклассниц.
Дима поворачивается ко мне и улыбается. Не так, как другим… Теплее, что ли.
- Ты сегодня вечером что делаешь?
- Гм… Да ничего.
- Приходи. Вспомним молодость… - он смеется, а я с легкой завистью разглядываю его белоснежные зубы, как из рекламы Орбита.
- ОК, - отвечаю я одновременно со звонком.
Забежав домой и бросив вещи, я подождал для приличия час, а потом, вспоминая забытую привычку, добежал до третьего подъезда (я живу в седьмом). Восьмой этаж… Вот и дверь. Я помню ее другой… Впрочем, ладно… Звоню. И только теперь замечаю громкую музыку с той стороны. Через пару секунд дверь распахивается, и меня втаскивают внутрь. Дима все в тех же брюках, но без рубашки, буксирует меня по коридору.
Его комнату я знаю наизусть… Еще бы – провел здесь сотен пять ночей, не меньше! Но вместо привычного и довольно скучного интерьера меня встречают черно-серебристые обои и белоснежный ковер с ворсом не меньше пяти сантиметров! Димка улыбается, заметив мою изумленную физиономию. Потом приглушает музыку.
- Ну как? – он небрежно, я бы даже сказал, изящно, садится в бархатное кресло.
Я гораздо более неуклюжо падаю на диван, заправленный атласным покрывалом. Мамочки… Он изменился все-таки гораздо больше, чем я предполагал! Неуютно ерзаю.
- Гламурно… - почему-то липнет именно это слово, заезженное до дыр нашими девчонками и Собчак.
Дима приподнимает брови.
- Это комплимент или завуалированное оскорбление?
- Даже не знаю, - честно признаюсь я.
- Ладно, спишем на культурный шок… - и без всякого перехода друг
продолжил, - За те пять лет, что мы не виделись, ты изменился.
- Гораздо меньше, чем ты.
- Я говорю пока только о внешности…
Я не очень понял разницу, но промолчал. Дима начал вспоминать:
- Ты был таким смешным воробушком… Вечно в ссадинах, синяках… А я за тобой бегал и волновался, как наседка…
- Все было наоборот! – немного обидился я.
- Мне лень спорить… Ты тогда выше меня был, кажется… Сейчас наоборот.
- Ленка тебя чуть глазами не сожрала.
- Ленка… Блондинка в розовом?
- Ага. Она к нам перешла через год после того, как ты уехал.
- Твоя девушка?
- Да ну! Было дело, но не сошлись характерами… Советую быть поосторожнее.
- Я... ладно, постараюсь.
- А у тебя девушка там осталась, да?
Ну вот о чем говорить двум пацанам семнадцати лет, как не о девчонках?!
- М-м… Нет.
Вспоминаю засос… Странно. Впрочем, может он просто не хочет со мной откровенничать. Вполне все понятно.
Мы еще болтаем, смеемся. Затем перебираемся на кухню, жуем бутерброды с сыром, пьем кофе. Дима извлекает из кармана пачку сигарет и предлагает мне. Удивленно мотаю головой, отказываясь. «Он курит? Да еще тонкие и с яблоком? А как же зубы?» - вертится в моей голове.
У Димы звонит телефон. Он берет трубку и уходит с кухни. Краем уха я слышу «My darling,…» Э-э… С английским у меня проблемы, но это понять я в состоянии. Вывод напрашивается сам собой.
Ухожу уже через полчаса. После телефонного разговора Димка становится каким-то раздраженным и прощается сухо. Однако, в школу мы договариваемся идти вместе.
По закону подлости следующим утром я проспал. Мама уже ушла, а в дверь кто-то громко стучал. Телефон, предатель, сел.
Толком не одевшись, я поплелся открывать. На пороге стоял разъяренный Дима.
- Какого хрена?!
- А? – спросоня соображаю я туго.
- Ты проспал, что ли?! – Дима отталкивает меня плечом и входит.
От толчка я пошатываюсь и приваливаюсь к стене, чтобы не упасть.
Дима смотрит на меня и тихим угрожающим голосом сообщает:
- У тебя пять минут.
Хлопаю ресницами, но тут мой взгляд падает на часы, и я ошалело выпучиваю глаза. Уже двацать пять минут! Урок начинается в половину… Бегом несусь в душ.
Не обращая внимания на Димку, одеваюсь, спиной чувствуя внимательный и холодный взгляд. Приглаживая рукой волосы, другой шнурую кроссовки. Дима уже курит на площадке.
- Итак… Десять минут, тридцать секунд… Плохо, Мирочка, плохо…
Терпеть не могу, когда меня называют Мирочкой! И пять лет уже никто и не называл. Кулаками я отвоевал более приемлимый вариант – Фима. Мир, Мира и Мирочка – прозвища, придуманные мне Димой, как я думал, канули в Лету… Ан нет.
На Алгебру мы опоздали на пятнадцать минут. При нашем появлении зашептались, но грозный окрик завучихи, по совместительству нашей математички, успокоил оживившееся болото. Все места, кроме первой парты перед учительским столом были заняты. Недовольно взглянув на меня, Дима сел к окну. Ну и пусть обижается… Я не виноват!
На перемене Лена, облаченная в сногсшибательную мини-юбку, подошла к нашей парте. Не обращая внимания на меня, она томным голосом поинтересовалась у Димы не хочет ли н поменяться местами с ее соседом. Дима вежливо отказался. Он вообще оказался на редкость воспитан в отношении противоположного пола, как я узнал позже. Сейчас же я только злорадствовал относительно Ленки. Так ей и надо!
Как-то раз, вместо того, чтобы позвать меня к себе в гости, вечером Дима заглянул ко мне.
- Почти ничего не изменилось. – с улыбкой констатировал он, оглядывая мою комнату.
Ну… Я пытался оживить бежевые обои плакатами, но полуголых красоток мама не одобрила… Пришлось ограничиться парочкой в тех местах, куда не падает взгляд сразу же с порога. Дима, прищурившись, изучал девушек.
- Страшные, - изрек он наконец, отворачиваясь.
Я обиделся. На вкус и цвет, как говориться…
- Читал? – он заметил на моем столе неубранный журнал.
- А? Ну да…
Прикольная статья попалась. Какой-то умник рассуждал о том, что все люди от природы бисексуальны. Бред, конечно, но забавно…
Дима пробежал глазами страницу и фыркнул, отбрасывая волосы со лба. Только теперь я заметил, что у него сережка. И почему я не удивлен?
- И как? Тоже так думаешь? – зеленые глаза пристально изучают мое лицо.
- Нет! Вот еще! То есть, конечно, пидорас совратить нормального парня может, но… - тут я немного запутался и замолчал.
Дима продолжал сверлить меня взглядом, а потом, словно сообщая сводку погоды, спокойно сказал:
- Я гей, если ты еще не понял, так что, пожалуйста, повежливее.
Минуту я молчал, переваривая информацию, потом глупо спросил:
- И зачем ты мне это говоришь?
- Видишь ли, мне неприятно слово «пидорас» и иже с ним…
Я вновь замолкаю. Перед глазами скачут картинки прошедших двух дней: как я хлопаю Диму по плечу, как наши коленки соприкасаются под столом, как я голый! одеваюсь перед ним, как подозрительно вежлив и беспристрастен он с девчонками, как мы близко склонялись над учебником, а его мягкие сладковато пахнущие волосы лезли мне в лицо, так что я чихнул.
И тут я ляпнул совсем уж глупость. Наверное, в расстроенных чувствах…
- Надеюсь, это лечиться…
Дима смерил меня холодным взглядом и молча вышел. Что-то подсказывало мне, что начавшая было возрождаться дружба погибла на корню.
До следующего утра я и так, и сяк переосмысливал произошедшее. Я не являюсь гомофобом. Но и сторонником однополых связей меня назвать нельзя. Да простят меня пи… геи, но среди друзей я вполне мог и пройтись на их счет. К тому же распостраненные словечки: «педики», «пидоры» и «гомосеки» вместо нейтральных «голубые», «гомосексуалисты» и «геи» прочно вошли в мой лексиикон. С этим ничего не поделаешь…
Я не хотел обидить Диму. Правда, не хотел… Но мне было противно. Просто потому, что он осквернил каким-то образом светлые воспоминания о нашей дружбе… Как? Я не знаю! Просто тот Димка, что помнился мне, не мог быть геем! Ну просто не мог! И это злило меня, раздражало и мучило…
В школу я шел, как на эшафот. Как я и думал, Дима пересел к Ленке, бросающей на меня торжествующие взгляды… Ну и ладно! Переживу как-нибудь. Пять лет назад остался без друга, так чего грустить сейчас?
В течении следующего месяца, постепенно втягиваясь в учебу, я никак не мог перестать думать о Диме. Мне все казалось, что он пошутил, но приглядываясь, следя за ним, я находил подтверждения его признанию. Вспоминались и мелочи, которым я не придал значения вначале: тюбики в его комнате, сережка, плавные движения, улыбка, осветленные волосы… Хотелось выть от обиды.
Пятого октября я твердо решил – надо мириться! Ну не бросится же он на меня из-за того, что гей? А дружить с ним мне, ой, как хочется! За ту неделю, что мы общались в сентябре, я смеялся столько же (ну может на часик меньше!), сколько и за лето! А я вовсе не мрачный тип. К тому же с ним было необъяснимо легко. И говорить находилось о чем, и молчать было можно без привычной в этих случаях напряженности.
После принятого решения мне полегчало. Но, стоило увидеть его рядом с хихикающей Леной, решимость стала таять. Не давая себе передумать, я рявкнул с другого конца класса:
- Дима! Надо поговорить!
- Говори… - он даже не посмотрел в мою сторону.
- Не здесь… - чувствую себя глупо.
Мой бывший и, надеюсь, будущий друг соизволил взглянуть на мое покрасневшее напряженное лицо.
- О чем поговорить?
Да он издевается?! Начинаю злиться… В конце концов, на что он тогда обидился?! Я ничего такого непоправимо-оскорбительного не сказал! Подумаешь, ляпнул… А как бы вы на моем месте среагировали?
- Забудь… - бубню под нос и отворачиваюсь.
Перебьюсь без этой дружбы. Этот Дима мне не нужен.
После уроков меня ждет сюрприз. Возле моего подъезда курит тот, о ком я предпочел больше сегодня не думать.
- Ты, кажется, хотел поговорить…
Молчу. Моя решимость испарилась еще тогда… Но говорить-то надо… Вот вздохну, и…
- Я хотел извиниться… Но и ты пойми меня! Ошарашил без подготовки!
- Так тебя готовить надо было? – холодная усмешка.
- Я правда не понимаю… На что ты обидился? Я ляпнул не подумав, но ведь на моем месте многие вообще врезали тебе от избытка чувств!
- Спасибо, что сдержался! – язвительно бросает Дима и затягивается.
Почему-то мне больно смотреть в его зеленые глаза.
- Когда ты понял?
Мне важно услышать ответ… Когда Мой Димыч стал Таким…
- В четырнадцать.
Дима внимательно разглядывает деревья на фоне серого неба и продолжает говорить:
- Я пытаюсь тебя понять… Но объясни мне… какого черта ты растрепал о моей ориентации всему классу?
А, да… Я… гм… это сделал. Со злости… От обиды… Да, это не оправдание, знаю… Я поступил подло, сам до сих пор себя виню… И самое ужасное то, что все, все! и Лена в том числе, отнеслись к новости спокойно. Девчонки повздыхали, но смирились, а парни, с которыми Дима и так немного общался, и вовсе задали вопрос в лоб. Дима ответил честно, за что его зауважали. Меня же сочли последней сволочью… И правильно. Я уже десятки тысяч раз себя ругал за то, что сделал, но ничего не воротишь…
- Прости… - это все, что я могу сказать.
Внезапно Дима, не размахиваясь, бьет меня в живот. Сгибаюсь от боли. Что ж… Поделом! Сквозь туман боли смутно слышу:
- Одного извинения мало, сука…
С трудом разгибаюсь и встречаю ненавидящий взгляд зеленых глаз.
- Ты знаешь, что со мной сделали там, в Америке, когда один такой же… ублюдок, называющий себя моим другом, проболтался?
Качаю головой, с сожалением рассматривая красивое, нежное лицо. Пухлые губы кривятся и выплевывают:
- Меня изнасиловали четверо, сняв все на пленку. Я полгода просидел дома, я рыдал целыми днями, спать не мог, потому что вновь и вновь видел, как они ржут над тем, как я кусаю губы, чтобы не кричать, когда один из них насаживал меня на свой хуй! Да я смог через это пройти только потому, что знал: здесь, в России у меня есть настоящий друг, ты, Фима. Я умолял отца и мать вернуться! А меня таскали по психотерапевтам… Спасли от самоубийства и на том спасибо. Помнишь… Именно тогда прервалась наша переписка? Мои родители решили, что так будет лучше. А три месяца назад у моего отца закончился контракт. Нам с мамой пришлось уехать. Знаешь, как мечтал я о нашей встрече… Думал, что дружбу можно вернуть… Я радовался, что нам хорошо вместе… Я думал, что все опять, как раньше. Идиот… - в голосе Димы помимо горечи появилась злость, - Я рассказал тебе… Просто потому, что думал - чем меньше тайн, тем лучше… Да и случай подходящий. А ты… Мразь ты, Фима. – устало закончил он.
Я ошеломленно, ошарашенно молчал. Сердце неровними порывистыми скачками билось о грудную клетку… Дима… Если бы знал я… Димка… Хотелось немедленно что-нибудь с собой сделать, лишь бы не чувствовать этого ужасного едкого чувства вины и мерзости к самому себе… Теперь и речи быть не может о дружбе. Просто уже потому, что я ненавижу себя.
Дима снисходительно наблюдает за мной, за тем, как меняется мое лицо, как я кусаю губы, как отвожу глаза. Надо сказать что-нибудь, но что? Меня хватает на еще одно глупое «Прости»… И Дима уходит. Глядя ему вслед, я чувствую, как ломается мое игрушечное пластмассовое сердце.
2
Бреду куда глаза глядят… Дожди, слякоть… Разве это февраль? Мне и так плохо, а в такую, как сегодня, погоду вообще нет сил сидеть в сумрачной комнате, слушая, как стучат капли по подоконнику… Моя жизнь скукожилась, смерзлась и почернела… Я помню каждое слово, сказанное Димой в тот день… И я ненавижу себя. Я бы перевелся в другую школу, хотя бы класс, но в одиннадцатом это – непозволительная причуда.
Около двух месяцев назад я понял, как можно спасти себя… Избавиться от ноющей боли в сердце, забыть обвиняющий взгляд зеленых глаз… Но мне страшно. Я предал Диму. И я должен пройти через то же, что и он. Должен. Толко тогда я смогу жить спокойно. Но… страх не дает воплотить задуманное в жизнь. Я знаю тут компанию скинхедов. Знаю, что они уже как-то раз изнасиловали какого-то пацана… Мне страшно! Оттягиваю то, что должен сделать, обязан. Два месяца ношу этот план в себе… и не могу смотреть в глаза Диме.
Завтра четырнадцатое февраля… Может быть, символически распрощаться с девственностью в этот день? На глаза попадается пивной ларек… Нет, пить нельзя. Дима был трезв. Решено! Завтра.
Четырнадцатого выглядывает солнце. Какая ирония судьбы. Но мне все равно… Оставляю телефон дома и иду к заброшенной стройке. Во дворе сталкиваюсь с Димой. Он обнимает за талию какого-то паренька и весело смеется. Я тоже смогу смеяться, если сделаю то, что должен… Если прощу себя.
Вокруг стройки ни души. Это опасное место. Скинхеды ясно дали всем понять, что это их территория, так что… достанется мне в любом случае, но как достичь именно того, чего я хочу? У меня есть решение. Я притворюсь пьяным, полезу обниматься… Самому смешно – это же самоубийство чистой воды! Но я готов.
В восемь я слышу голоса. Ложусь на матрас в углу и закрываю глаза. Сейчас…
- Парни, блять… Тут какой-то хрен развалился, сука…
Удивленные возгласы. Плотнее сжимаю веки. Пути назад нет. Жалею лишь об одном… Я не сказал маме, как люблю ее.
Меня пинают. Потом еще раз, и еще… Заплетающимся от страха языком, на негнущихся ногах пытаясь встать, тянусь с поцелуями к бритоголовому громиле лет двадцати пяти. Все в изумлении замирают. Нервно хихикаю. В наступившей тишине кто-то из шестерых громко сплевывает под ноги. Падаю назад, не в силах больше стоять. Чувствую, что вместо истерического смеха подступают слезы… Нельзя! Меня грубо встряхивают. Сквозь шум в ушах слышу, как решается моя судьба. Из-за мата через слово понимаю не все… Но то, что разбираю, заставляет вспотеть ладони. Начинает тошнить.
Под громкий хохот меня пинают. Потом ставят на колени, и я чувствую вблизи от лица сильный запах мужского паха… Распахиваю глаза. Тошнота усиливается. Димка… Димочка, как же ты… смог жить после?! Только теперь я понимаю весь ужас положения, когда с тобой могут сделать все что угодно шестеро отморозков.
Мне противно, мерзко, мне больно! Мое тело уже не принадлежит мне… Сколько прошло времени? Не знаю! Но, если я теряю сознание, меня приводят в чувство, вливая в горло водку. Я уже пьян. Я, кажется, сорвал голос… Я плачу, плачу, плачу…
Час, два прошли? Меня бросили на пол, как сломанную игрушку… Сами ублюдки спят. Темно. Я не могу двигаться, но надо бежать! Они убьют меня. Хотя смерть кажется спасением. Но… нет. Моя мама…
Я не могу одеться. И не могу встать. Кровь кажется все еще идет… Заворачиваю вокруг пояса рубашку и ползу прочь… Лестница… Сколько я полз? Светает. В голове туман… Один раз я потерял сознание.
Улица. Я уже ничего не соображаю… Где я? Не могу встать… И боль, везде боль… По-моему у меня выбит зуб… Ползу.
***
Ноет, все ноет… Так хочется обратно в спасительную пустоту… Но я открываю глаза. Яркий свет на минуту ослепляет. Рядом кто-то вскакивает. Глаза привыкают и выхватывают из белоснежного пространства бледное лицо с кругами под глазами. Дима? Я пытаюсь сказать это вслух… Но губы пересохли. Он откуда-то берет стакан и протягивает, поддерживая мою голову. Делаю глоток. Дима…
- Где я?
- В больнице, - у него хриплый голос.
- Давно?
- Два дня. Ты потерял много крови…
Улыбаюсь… Наверное, это выглядит страшно, потому что Дима бледнеет еще больше и тихо шепчет:
- Твоей маме велели выспаться… Я могу ее позвать.
- А ты… - у меня внезапно кончается воздух…
Я еще слишком слаб…
- Я тоже тут… - уклончиво отвечает он и отводит глаза.
Я хочу многое еще спросить, но вновь проваливаюсь в забытье.
В себя прихожу следующим вечером. Зрение более четкое, чем накануне. Замечаю капельницу с чем-то алым… Алым? Ну да, я истекал кровью… Невольно вспоминаю больше, чем хотелось бы. Меня сковывает страх. Сердце замирает… Секунда, другая… Что-то перестает пикать… А у меня темнеет перед глазами…
Вновь прихожу в себя. Мама держит меня за руку и гладит. Пытаюсь улыбнуться ей, но она заливается слезами. Мне стыдно. Снова закрываю глаза. Спать…
Утро. И солнце. Чувствую в себе силы привстать. За моей спиной кто-то вскакивает, роняя что-то на пол.
- Ты с ума сошел?! Ложись!
Это Дима. Но я и сам падаю назад. Переоценил себя… Но говорить могу.
- Где мама?
- Отошла. Позвать?
- Нет.
Я не вижу его лица, поэтому запрокидываю голову. Чтобы мне было легче, Дима обходит кровать и садится на стул рядом. В руках у него учебник физики.
- Завтра контрольная… - поясняет он.
- Какое сегодня число?
Он отвечает. Кажется, это воскресенье…
- Что ты здесь делаешь? – повторяю недавний вопрос.
- Сижу… - отводит взгляд.
Почему? В чем дело?
- Но зачем? Ты же ненавидишь меня?
Молчит. Потом вдруг тихо признается:
- Мы прочитали твой дневник…
Спустя секунду меня подбрасывает на кровати. До меня доходит! Они прочитали мой дневник! Дневник, которому я доверял самое сокровенное! Боже…
- Мы – это кто?!
- Я и твоя мама.
- А при чем здесь ты?
- Сначала прочитала твоя мама… И… решила, что я тоже должен знать.
- А меня никто не спросил… - шепчу я, закрывая глаза.
Это унизительно. И почему-то сжимается горло. Скрипит дверь.
- Врач сказал, что… - мама замечает мое искаженное лицо и замолкает.
Дима тихо уходит. Мама ласково шепчет что-то успокаивающее, гладит меня по голове, сжимает руку. А мне плохо… Что-то непонятное творится со мной. Сердце сжимается, то и дело сбиваясь. Жар приливает к лицу, ком стоит в горле… Мне плохо!
- Пусть он больше не приходит, - прошу я.
Не могу видеть Диму. Просто не могу…
Меня выписывают через три недели. Дома я первым делом рву дневник. Мама уходит, но я замечаю, что она плачет. Но я-то в чем виноват?!
В школу мне еще нельзя. А Дима действительно больше не появлялся. И не звонил. Почему-то грустно. Спустя пару дней начинают звонить одноклассники. Забыли о том, что после того случая решили со мной не общаться… Да я не в обиде за то. Я рад им.
Наконец, пора в школу… Глядя в зеркало, отмечаю, что почти здоров. Синяки давно прошли. Сломанные ребра срослись. То, о чем я беспокоился больше всего, зашили. Я в порядке! Но тоскливо на душе… Почти выбегаю из дома.
У подъезда стоит Дима. Ждет меня? Зачем? Медленно подхожу.
- Привет.
- Привет.
- Как дела?
- Хорошо.
- Пойдем вместе?
Пожимаю плечами. Глупо было бы теперь, уже встретившись, идти поодиночке. Молча шагаем.
В классе на мне виснут сразу две девчонки. Ребра сразу дают о себе знать… Оказывается, не так я и здоров…
Дима молча садится с Леной. Я двигаюсь к родной парте. Все, как обычно. Теперь мне должно быть легко! Но… нет, не сравнить, конечно, но… Что со мной не так?
Алгебра, Химия, Физика, Физика, Физкультура, Английский язык… Понедельник – тяжелый день. На последнем уроке обнаруживаю в своей тетради, сданной учительнице еще тогда, в феврале, записку. Ее вложили сейчас? Похоже, что так… Клочок бумаги, распечатанный на принтере. Вглядывась в строчки, понимаю, что это – стихи. Не очень складные… Что-то о мой улыбке и о другом… Краснею и поднимаю голову. Уже прозвенел звонок: все расселись, поэтому я внимательно сверлю каждого взглядом. Лена кокетничает с Димой… (Не надоело? Гей он, гей!) Алиса и Оля обсуждают кого-то, Рита, Саша, вторая Оля и Катя, сидящие на первых партах, слушают учительницу… Лиза, Маша и Юля смотрят в окно. Остальные девчонки болеют… Грипп. И кто из них написал мне эти стихи? Кстати, трогательные, хоть и наивные… Нежные, я бы сказал. Меня отвлек сосед по парте, шепотом предложив сыграть в «Виселицу». Можно и поиграть…
Весна. Нам ведь сдавать ЕГЭ в этом году… Многие нервничают заранее, другие ждут до последнего, надеясь на чудо. Невольно я попал в категорию вторых. С репетиторами я занимался только в начале года, потом забросил. Мама настояла на возобновлении занятий, но я не особо стараюсь. Мне не все равно, но… Это трудно объяснить… Но я попробую. Я заставляю себя читать параграфы, листать конспекты, переписывать формулы, но все это – внешний мир, а я в коконе… И мир меня не касается. Как-то так…
К началу мая у меня набралось три стихотворения. Та, что писала их, никак не давала мне знать о себе, а я уже отчаянно хотел знать – кто она. Задевали эти стихи мою душу… Я, правда, хотел любви. Мне казалось, что так я, наконец, избавлюсь от тоски. Мне даже хотелось, чтобы именно Катя оказалась этой влюбленной девушкой… У нее были русые волосы и синие глаза…
Восьмого мая я набрался смелости пригласить Катю погулять. Вообще-то я трус, но тут сумел себя заставить. Она улыбнулась и согласилась. Давно я так не радовался! Но спиной я чувствовал тяжелый, какой-то странный взгляд. Дима? Я угадал. Только он умел так смотреть.
С Катей ничего не вышло, а стихи получать я перестал. Я решил, что она во мне разочаровалась.
Вот и последний звонок… Я хотел не идти, но маму разве убедишь? Одетый в ненавистный костюм, я пошел в школу. Люди, люди… Мне оставались пара метров, когда в толпе я заметил знакомое лицо. Мгновение и нахлынули воспоминания… Младший из тех скинов… Страх. Снова страх. Мои ноги приклеились к асфальту, а лоб покрылся испариной.
Отморозок подходит и, ухмыляясь, уже хочет что-то сказать, но тут рядом вырастает, как из-под земли, Дима.
- Какие-то проблемы? – таким голосом можно мороженое замораживать…
Чувствую, как расслабляюсь. Дима в упор смотрит на пацана. Тот, понимая, что вокруг люди, да и он один, кривится и уходит. Дима разворачивает меня лицом к себе.
- Это один из них, да?
Только сейчас замечаю, что он действительно выше… Приходится задрать голову. Дима смотрит внимательно и с тревогой. Но я не помню вопроса, поэтому опускаю голову и обхожу его. Мне надо идти… Дима смотрит вслед.
Экзамены… И выпускной.
Катя такая красивая, что по идее у меня должно перехватить дыхание, но… нет. Девчонки возбужденно перешептываются, парни неестественно громко смеются. После торжественной части нас отпускают на час по домам. Отмечать будем в школе, а дома мне делать нечего, поэтому я остаюсь. Решаю покурить в последний раз в стенах родной школы. Я бросил пару лет назад, но месяц назад начал снова. Ничего удивительного на самом деле…
В школе непривычно тихо… Захожу в туалет. Спиной ко мне, опустив голову, стоит Дима. Застываю в нерешительности. Потом решаю уйти, но в последний момент язык сам поворачивается:
- Что ты здесь делаешь?
Димка оборачивается. Я замечаю красные глаза и потрескавшиеся губы, прежде чем получаю удар под дых…
- Что же ты со мною делаешь, сука?!
Он опускается на кафельный пол рядом и несколько секунд молчит, пока я восстанавливаю дыхание.
- Больно? – тихо, даже виновато спрашивает этот сумасшедший, когда я поднимаю голову.
У меня вошло в привычку отвечать на его вопросы молчанием, так что и теперь я в звенящей тишине рассматриваю его лицо. Дима плохо выглядит… Под глазами круги, веки опухли, скулы заострились. А я помню его первого сентября. Небо и земля. Но сейчас он мне нравится больше. Сейчас он настоящий… А тогда… просто маска. Теперь я знаю, что под ней. И забыть хочу, и не могу. Это уже часть меня.
- Прости.
Димка просто смотрит на меня и ничего не предпринимает. Я осторожно спрашиваю:
- Что ты имел ввиду? Что вообще с тобой происходит?
Я хочу поговорить. По-настоящему. Без лжи и отговорок, без привычного смущения, без стыда за все это…
- Ты уверен, что хочешь знать?
- Да. Я устал от всего этого. Давай, наконец, по-человечески все объясним друг другу.
Дима обхватывает себя руками и смотрит в пол.
- Знаешь, я тебя давно простил… А себя нет. Если бы я знал, что ты… Я бы никогда, правда, никогда… Я читал когда твой дневник… - он не договаривает и не поднимает головы.
- Я не мог иначе… - неохотно выдавливаю я, - Я бы сошел с ума от стыда…
- Я… - Димка судорожно вздыхает и вдруг вскакивает, - Я сейчас! Подожди!
Хлопает дверь. Я, как дурак, сижу на холодном кафеле и жду. Через пять минут он возвращается и протягивает мне синюю тетрадь.
- Что это?
- Мой дневник.
Смотрю на него с изумлением. Он, что…?
- Да, я хочу, чтобы ты прочитал.
- Сейчас?
- Как хочешь…
Открываю тетрадь. Я просто не успею… Кажется, Дима понимает это. В его голосе усталость.
- Осталось полчаса.
Киваю. И встаю. Дима не смотрит на меня, но я подхожу ближе – он далеко, словно боится, и говорю:
- Я не успею.
- Возьми до завтра… Или послезавтра… Или навсегда. Только прочитай.
Встречаю его взгляд. Он мучается, хочет что-то добавить, но, так и не переборов себя, взъерошивает волосы таким знакомым… детским жестом. И выбегает.
Я прочту. Но сейчас мне надо идти. Раз уж пришел…
3
Домой я возвращаюсь в полпятого утра. И ведь ушел почти самый первый… Голова гудит. Не столько от выпитого, а скорее от музыки и смеха вокруг… Перед глазами стоит лицо Димы. Что же, что происходит?! Чем дальше, тем сложнее становится… А я-то думал наоборот. Сейчас я прочитаю его дневник и, надеюсь, все пойму… Если честно, мне не хочется открывать эту синюю тетрадь в клетку, не хочется разбирать ровный каллиграфический почерк… Он и пять лет назад красиво писал. Я всегда считал, что лезть другому в душу – свинство. Но Дима сам попросил прочесть… И только так я все пойму. Я должен.
Промыв глаза ледяной водой, сажусь за стол. Синяя потрепанная обложка манит. Провожу по ней рукой… Почему все так сложно?
Первая запись – первое сентября. Читаю… Здесь есть обо мне, о Лене, о каком-то Майлзе… Дима рад тому, что я хочу возобновить дружбу, он действительно мечтал об этом в Америке… Запись в день нашей ссоры шокирует меня.
…Нет. Я дурак. Какой же я дурак! Фима уже не тот, что тогда. Тот Мир, с которым мы были не разлей вода пять лет назад, остался лишь в моем воображении… Почему я поддался иллюзии? Почему?! Больно… Почти как тогда… Пусть думает, что я злюсь. Ни за что на свете не покажу ему, что его презрение причиняет мне боль! Отец мой был прав… Эта детская дружба ничего не стоит. Знал бы ты, Фима… И пусть для тебя я пидор, ты спас меня тогда… Я помнил о тебе… И это меня спасло. Больно, что все, чем я жил, это миф. Но я справлюсь. Это мелочь в сравнении с тем.
Ожесточенно кусаю губы. Он говорил ведь, что помнил обо мне в Америке… Я не придал значения…
Листаю тетрадь, пробегая глазами строчки о школе, Майлзе, их разрыве, каком-то Саше… Я знаю, что ищу. И… вот оно.
Неделю назад меня спросили напрямик – гей ли я. Как тогда… И я снова ответил правду. Кто сказал? Денис упомянул что-то о Фиме… Но он не мог! Не мог…
Сглатываю… Не мог… Не прощу себе… Никогда.
Я сказал Фиме. Все сказал… Я думал – будет легче. Мне не нужна его жалость. Мне не нужна его дружба. Я пытался быть злым… Не вышло. Зачем он сказал?! Зачем? Неужели ничего в нем не осталось от Мира? Похоже, что так. Я ударил его… Но сделал лишь больнее себе. Я не хочу вспоминать… Но рядом с ним… я ведь думал о нем тогда! За что он со мною так…
Откидываюсь на спинку стула. Голова раскалывается, но непривычно ясно думается. Все зря… Зря я тогда пошел к скинам… Я себя все равно не прощу. Как легко сломалась моя жизнь. Легче спички…
День, когда я попал в больницу.
Звонила Алина Николаевна. Фимы нет. Уже час ночи… Волнуюсь. Последние два месяца с ним что-то происходит… Да и раньше даже началось… Смотрит в никуда, глаза красные… Что с ним? Хотя почему меня это волнует? Кто он мне? Ни брат, ни друг, ни любовник… Забудь о нем, Дима. Давно пора это сделать.
Два. Алина Николаевна опять звонила. Фимы нет. Иду к ней… Обзваниваем знакомых заново (в третий раз, как оказалось). Фиму никто не видел. Меня осеняет… Я! Я его видел! Сегодня вечером во дворе! Но меня клеил какой-то парень, и я отвлекся… Куда он мог пойти?
Пять утра. Звоню по больницам. В ближайшей от нас мне говорят, что полчаса назад доставили паренька в жутком состоянии. Сломаны ребра и нос, избит до полусмерти, потерял огромное количество крови, грубо изнасилован… Документов с собою нет, вообще раздет… Только не Фима…
Он. Меня тошнит… Его всего утыкали трубками, кровь, конечно, смыли, но синяки и ссадины… Боже…
Алине Николаевне плохо. Врачи ее куда-то уводят. Я остаюсь. Мир белый как мел и еще не приходил в сознание. Все думают, что я его брат. Как же он так?...
Хочу спать. И есть. Но никуда не уйду.
Мне приносят бутерброды. Алина Николаевна гладит меня по голове и плачет. Но что я такого делаю? Просто если уйти, я знаю, что мне будет больно… Не знаю, почему.
Главврач спрашивает: вел ли Серафим дневник. Оказывается, да, вел. Нам велят прочесть его. Алина Николаевна пытается возразить, но ей говорят, что так, возможно, удастся найти тех, кто сделал это с ним. Мама Фимы соглашается. Посылают меня к ним домой.
Читаем. Я хотел отказаться, но, дойдя до какого-то упоминания обо мне, Алина Николаевна подходит ко мне и крепко обнимает. Догадываюсь, что она прочла… Просит читать и меня тоже. Хорошо.
Нет слов… Нет… НЕТ! Ну как я мог быть таким слепым идиотом?! Из-за меня, все из-за меня! А я-то думал, что он бесчувственное самодовольное чмо… Господи… Теперь я точно никуда отсюда не уйду. Если он останется инвалидом, до конца жизни держать за руку буду… Если не прогонит. Какой же я ублюдок…
Алина Николаевна теперь заботится и обо мне. Так странно. Это ведь из-за меня ее сына насиловали всю ночь какие-то скинхеды…
Мир пришел в себя. Мирка… Я боюсь его глаз… Я боюсь быть рядом. Я боюсь потерять его… Я за него теперь в ответе…
Прихожу к нему в воскресенье. На мгновение подняв глаза от учебника с ужасом вижу, что он пытается встать. Роняю книжку. Что-то кричу… Он спрашивает про маму. Потом про меня… Встречаю его взгляд и чувствую, как начинает гореть лицо. Отвожу глаза… Он ведь еще не знает… И я говорю ему. Лучше сейчас, чем потом. Мне стыдно за это, за все стыдно…
Больше меня к нему не пускают. Почему? Наверное, он попросил… Что ж, я понимаю. Но я всегда буду рядом. Это я сломал ему жизнь…
От Алины Николаевны я узнаю, что у него зажил нос, что проходят синяки, что он больше не кричит по ночам, что он не говорит обо мне… И последнее почему-то мучит меня.
Апрель. В тот день, когда Фима вышел в школу, я ждал его. На что я надеялся? С тех пор мы не сказали друг другу ни слова… Болит… ноет сердце.
Кто-то пишет ему стихи. Фимин сосед по парте случайно заметил, и теперь это – сплетня номер один. Почему-то злюсь. И начинаю понимать – почему…
Я люблю его. Странно, что я так спокоен. Но это сейчас… Когда вижу его, приходится прокусывать до крови губы, чтобы не шептать любимое имя… Я хочу трогать, гладить, целовать его… Я хочу, чтобы он забыл ту ночь…
Больно! Как же больно… Время от времени мне кажется, что моя маска холодного безразличия вот-вот слетит. Но это означало бы конец… Я не могу признаться! Он винит себя… Я для него… воспоминание. Причина. Боль. Я не хочу этого. Если бы можно было все вернуть!
Я скажу ему. Я больше так не могу. У меня пересыхает во рту и начинает бешено стучать сердце рядом с ним… Но я хочу быть еще ближе… Как же я хочу этого! А Катя перестала писать ему стихи… Они ходили на свидание? Боже, я ревную… Боже, как я его хочу…
Люблю его… Так, что темнеет в глазах… Просто хочу быть рядом. Хочу смотреть в его глаза по утрам, хочу вызывать улыбку, хочу шептать что-нибудь на ухо, хочу вдыхать его запах… Нежность… Откуда во мне ее столько?… И никогда со мной такого не было. Почему… Почему все так…
Какой-то бритый отморозок приставал к Миру почти у самой школы. Хорошо, что я уже месяц незаметно провожаю его… Мир не ответил на мои вопросы и сморщился, когда я дотронулся… У него нежная-нежная кожа… Как представлю, что его лапали те ублюдки… И мне все равно ничего не светит. Он-то не гей… Тем более после всего. Если бы я был девушкой…
Скажу на выпускном. Я ни на что не надеюсь, просто… Возможно, что мы никогда больше не увидимся. Возможно, я на мгновение смогу его коснуться… Это подло, я знаю… Но я так хочу попробовать на вкус его губы… Он снится мне… Его запах, глаза, улыбка… Мне плохо…
Отшвыриваю тетрадь. Сердце гулко колотится в груди… Я не знаю… не знаю, что думать! Не знаю, что делать! Я не знаю, как жить!
Звонит телефон. Катя… На автомате нажимаю кнопку.
- Алло…
- Не спишь? Мы с ребятами хотим съездить на водохранилище, давай с нами?
- А кто будет? – лениво ворочая языком, отрешенно спрашиваю я.
- Денис, Маша, обе Оли, Данька и я. А! Еще Димыч. Он сказал, что если ты поедешь, то и он. Соглашайся!
Имя Димы мгновенно привело меня в чувство.
- Вы где?
- У Димки дома. Он был против, но мы прорвались… - Катя хихикает, а я уже стою в дверях.
- Ждите! – и отключаю телефон.
У Димы гремит какой-то шлягер девяностых. Это, кажется, Маша любит… Как я могу сейчас о таких мелочах думать? Звоню… Дверь открыта. В зале танцуют Даня и Маша. Одна из Оль лежит на диване и вроде бы спит. На кухне пиршествуют все остальные. Только Димы нет…
- А мы передумали! – кричит мне Оля, - Решили здесь зависнуть!
Да на здоровье! Но мне нужен Дима. Зачем? Я и сам пока не понял. Мне важно увидеть его, и это все!
Нахожу его в знакомой черной комнате с белым ковром. Он сидит на подоконнике и курит. Знакомый яблочный аромат пропитал все вокруг… Уже рассвело.
Подхожу ближе. Надо что-нибудь сказать, но что…
- Я прочитал…
Он оборачивается. И смотрит. Просто смотрит. Господи. А ведь это безумно сложно… быть рядом и не иметь возможности прикоснуться к любимому человеку… Не жалость, что-то другое заставляет меня сделать шаг вперед. Что я теряю? Возможно, на несколько минут он станет счастлив… Хотя бы он.
Дима позволяет мне дотронуться до его щеки, провести по груди, заглянуть в глаза… Не больше.
- Дурак…
Он отстраняется и достает новую сигарету. Мне почему-то обидно. Почти до слез…
Мы молчим. Я внезапно понимаю, что безумно устал. Дима молча кивает мне на свой диван. Музыка как раз смолкла пару минут назад, поэтому я ложусь и мгновенно проваливаюсь в спасительную пустую черноту.
Просыпаюсь ближе к вечеру. Пахнет чем-то вкусным. Тихо…
Держась за голову, выползаю в коридор. Никого из одноклассников не наблюдается.
Захожу на кухню. Дима в фартуке и с поварешкой колдует у плиты. Мое появление его на мгновение смущает, но в следующую секунду передо мной появляется стакан кефира. Пью, краем глаза наблюдая за Димой. Та часть щеки, что я вижу, розовая. И мне неожиданно хочется заправить ему прядь волос за ухо. Самое удивительное, что я это делаю. Дима отшатывается, роняя половник. Зеленые глаза с расширившимися зрачками в упор рассматривают меня, пока я с наигранным интересом заглядываю в кастрюлю.
Потом мы обедаем. Или уже ужинаем? Неважно… Дима по-прежнему молчит. Это тягостно. Но больше всего меня пугает то, что творится в моей душе. Это нельзя описать словами… Мне казалось, что я схожу с ума, такие странные чувства теснятся в моей груди.
Доев, Дима тихо сказал:
- Тебе пора.
- Ты хочешь, чтобы я ушел?
- Я? Но что тебе делать здесь?
Он прав… Но уходить я не хочу. Мне хорошо с ним. Спокойно, уютно. Господи, да что же это?!
- Мы можем быть друзьями?
- Нет.
- Почему?
Он грустно и ласково улыбается мне, как несмышленышу и качает головой.
- Я не смогу…
Не отвожу взгляда. Нет… Я сказал не то, что хотел… Чего-то иного хочет моя душа… Только чего? Вновь кусаю губы. Один вопрос… И я уйду.
- Как ты понял, что гей?
Он удивлен… И не пытается этого скрыть.
- Я поймал себя на том, что мне нравится смотреть на губы моего одноклассника. Потом я понял, что хочу касаться других мальчишек, что мне нравится смотреть на них, когда они переодеваются… И… ну как-то так…
Губы… Мне нравится смотреть на губы Димы? Да, это я отметил еще давно… Он красивый. От него вкусно пахнет, я бы хотел дотронуться до его волос… Я… Вот и ответ на тот вопрос, что я так и не смог задать самому себе.
Сложно… Как сложно произнести это вслух… Дима смотрит на меня. Меня хватает лишь на то, чтобы протянуть руку и сжать его ладонь, лежащую на столе.
- Мир…
- Дай мне время… Месяц, может два… Пожалуйста.
Он потрясен. А я хочу провалиться сквозь землю. Это не признание в любви… Его я пока и не могу сделать, но… оно будет, я знаю.
Осмеливаюсь коснуться пальцами его губ. Они мягкие… Дима встает. Я медленно обхожу стол, не разрывая зрительного контакта. Мне страшно… Не так как в ту ночь, это какая-то сладкая дрожь… У меня подламываются колени и шумит в ушах, но… я чувствую что поступаю правильно. Чувство, похожее на счастье, пронизывает меня с головы до ног, когда Дима, наклонившись, касается моих губ…
4
Исподтишка наблюдаю за Димой. Я болею… И на улице дождь, так что мы прячемся от всего мира у него в квартире: я кутаюсь в плед, делая вид, что сплю, а он читает книжку. Я стесняюсь смотреть на него прямо, смущаюсь от поцелуев и ласк, мне трудно прявлять инициативу… А мы встречаемся месяц. Мои чувства… Не знаю как назвать их. Дима же иногда тихо-тихо шепчет мне на ухо признание в любви… Наверное, он боится, что я забуду. Если бы я мог сказать в ответ тоже самое… Нет, пока не могу.
С самого первого дня я прислушиваюсь к своим ощущениям, сначала даже пытался анализировать, но… слишком это стыдно. Потому как мое тело иногда реагирует на Диму довольно однозначно. Причем все чаще и чаще. Наверное, это хорошо. Дима ведь рано или поздно… захочет чего-то большего? Я не хочу его мучить, но слишком свежи воспоминания о… том, через что я прошел.
У Димы трогательно взъерошены волосы, и он постоянно трет глаза. Не выспался? Но все утро бегает вокруг меня с лекарствами и чаем. Так тепло внутри… И почему-то хочется плакать.
Мой парень откладывает книгу и зевает, потом внимательно смотрит на меня.
- Не спишь…
Ну вот. Поймал на том, что я его разглядываю!
Дима подходит и опускается на колени рядом с диваном. Теперь его лицо вровень с моим. Яблоки… Мой любимый аромат. Дима молча смотрит до тех пор, пока я от смущения не закрываю глаза. Детская привычка… Легкий поцелуй. Наверное, у моих губ вкус сиропа от кашля. Ему все равно? Улыбается, когда вновь открываю глаза.
Мама заходит к вечеру и сообщает, что уезжает в очередную командировку. Мне она советует остаться у Димы – не так скучно будет. Стоит ей уйти, как меня тут же пронзает внимательный деликатно спрашивающий взгляд. Останусь ли я? Не знаю… Я боюсь того, что может произойти. И я хочу этого. Что же делать? Говорю Диме, что, пожалуй, пойду домой. Он не показывает, что обиделся, но это ясно мне так же, как и то, что сейчас лето. Мгновенно передумываю. Если что, он поймет…
Лежа на диване в комнате Диминых родителей, безуспешно пытаюсь услышать его дыхание за стеной… Начинает звенеть в ушах. Повинуясь непонятному порыву, встаю и на цыпочках крадусь к его комнате… Темно, но я двигаюсь на ощупь, тем более, что уже изучил все углы в этой квартире. Дверь распахнута и я заглядываю внутрь. Не ясно: спит Дима или нет, но лунный свет освещает всего его, все тело… Ловлю себя на том, что неосознанно закусываю губы. Войти? И тут меня разбирает очередной приступ кашля. Позорно сбегаю с места преступления, зажимая рот ладонью, и только на, не успевшем остыть, диване даю волю болезни. От кашля уже даже болят ребра и текут слезы, но остановится не могу… Скрючившись в узел, не сразу замечаю, как меня обнимают со спины. Дима. Когда я успокаиваюсь, он протягивает мне пастилку от кашля, но не уходит, а я позволяю ему остаться. Так мы и засыпаем в обнимку…
***
Непонятно почему болит голова… Совсем не хочется разлеплять ресницы и приподнимать голову, но лежать жестко. Сейчас утро? Что было вчера? Голова безумно раскалывается, а за окном поют птички.
Все-таки открываю глаза и сажусь. Вчера был мой день рождения… Да, это я помню. Мы отмечали… Мы – это кто? Я, Дима, Катя, Денис и еще какие-то знакомые… То, что мы пили, - очевидно. То, что мы с Димой поссорились… вспоминаю не сразу. Причина? Усиленно тру лоб и хмурюсь. За спиной раздается тихий стон и кто-то дотрагивается до моей обнаженной кожи… Кто?!
Обернувшись, с недоумением рассматриваю незнакомого молодого паренька. На вид ему лет пятнадцать-четырнадцать… И он абсолютно голый! Испуганно слежу, как он открывает глаза и с неменьшим ужасом разглядывает мое лицо.
- Ты кто? – голос у паренька охрипший и ломкий.
- Фима. А ты?
- Костя… А что ты тут делаешь?
Только теперь, оглядевшись, понимаю, что нахожусь в совершенно незнакомом месте. Мы с Костей лежим на старой тахте, застеленной колючим клетчатым пледом. На двоих одна подушка и одна выцветшая простынь, поэтому мне было жестко. Деревянный пол… Ситцевые занавески и буйная зелень за окном… Мы за городом?!
Костя тем временем, закутавшись в импровизированное одеяло, настороженно ждет мой ответ. Вздыхаю и пожимаю плечами.
- Я не помню.
- А-а…
- Где мы?
- Это дом моей бабушки. Она умерла… И родители приспособили его, как типа дачу…
- То есть мы за городом? Далеко?
- Да нет, километров пять… Тут вокруг пятиэтажки.
Немного успокаиваюсь. Теперь надо выяснить, что случилось с остальными, где Дима, и откуда взялся этот пацан. Прежде чем я успеваю спросить, Костя сам начинает вспоминать вслух.
- Значит так… Вчера мамка с папкой уехали к друзьям с ночевкой… Меня спихнули на Дэна. Он мой двоюродный брат. – пояснил паренек, заметив на моем лице вопрос, - Мы пошли… пошли мы… к какому-то его знакомому… о! однокласснику, на день рожденья. – тут мальчишка просиял, - Так это ты именинник!
- Ну да. А где все? – я начинал волноваться за Диму.
- Сюда мы, кажется, ехали вчетвером… Я, Дэн, ты, еще какой-то пацан… Все вроде. Потом вы с этим длинноволосым поссорились… - Костя задумчиво потер веснушчатый нос, - Дэн вас мирить хотел, но получил по кумполу… А, точно! И увез твоего друга обратно в город!
- О… - я мог только догадываться, что такого натворил, раз обычно спокойный Дима так разозлился…
Но неужели у нас дошло до драки?! И кто из нас ударил Дениса? Нет, не помню…
- Не, еще кто-то был… - прервал мои невеселые мысли Костик, - Точно еще кто-то… Ты к нему целоваться лез… Я помню. – и мальчик грустно посмотрел на меня, - Ты педик. И друг твой тоже.
- Нет! – я испуганно вскочил.
- Да ты сиди… Мне вот интересно: почему я голый? Ты ничего со мной не делал, а?
Ежась от подозрительного взгляда, я в отчаянии помотал головой. Я ничего не помнил! Никогда так не напивался…
- Задница вроде не болит… Может, ты пассив?
Я страдальчески застонал и, упав обратно на тахту, обхватил голову руками. Если у нас что-то было… я бы помнил?! Дима мне этого не простит…
- Эй, да не грузись! Даже если и был трах, я не в обиде… Я би! – гордо заявил мальчишка и продолжил, - Но мы вроде ничего такого не сотворили. Давай завтракать, и в город! Будешь мириться.
- Угу.
Спустя час мы уже ехали в электричке. Костя иногда толкал меня острым локтем в бок и шепотом сообщал еще какую-нибудь «новость». Моя же память не думала пока возвращаться.
- Знаешь, с кем ты целовался? А?
- Нет.
- К нам зашел соседский пацан, Олег, попросился на огонек. А вы с этим твоим уже ссорились. Так вот, ты пил, пил, пил… и начал ему что-то доказывать, а потом с Олегом за пивом ушел. Мы вас ждали, ждали и пошли искать. А вы… - Костя хмыкнул, - сидите на порожках и сосетесь… Твой любовник чуть не убил парня… Как его кстати зовут?
- Дима…
- О, ну так вот, Дима его шмяк об стенку! А ты стоишь, смеешься… Дэн Олега спас и выгнал. Парень отделался сломанным носом… А потом Дима тебя трясти начал, а ты, дурак, на ногах не стоишь, хихикаешь… Дэн вас попытался спать отправить, тут твой Дима и ему вмазал. Только я уцелел…
Отвернувшись к окну, я слушал эти хроники и кусал губы. Это бред… Этого не могло быть. Но на моих запястьях отчетливо проступили синеватые отпечатки чьих-то пальцев, а в голову лез настойчивый Димин голос: «Ты совсем идиот?! Я тебя люблю, тебя!» И мой крик в ответ: «Да иди ты… Не хочу тебя! Ненавижу! Давай, иди к ней, иди! Трахайтесь, детишек плодите! Давай! Она тебе даст!» Господи, значит, правда, все так и было… И, выходит, я Диму к кому-то приревновал? Как стыдно… Костя грыз ногти и совершенно не замечал моих мучений. Он рассуждал – с кем лучше встречаться: с мальчиками или девочками. Ну и ребенок…
На станции мы разошлись. Я, угрюмо кивнув на прощание, направился к остановке, а Костя, широко улыбнувшись, зашагал по направлению к проспекту. Сказал, что хочет пройтись. Да на здоровье! Меня его болтовня раздражала. И голова все еще болела…
Дома я первым делом положил телефон заряжаться. Те три раза, что я слушал в трубке: «Абонент недоступен…», пытаясь дозвониться до Димы, лишили его последних крох энергии. Мамы, к счастью не было. Выпив пол-банки рассола, я лег. Так сразу идти к Диме было страшно…
Ближе к вечеру стало ясно, что сегодня я мириться уже не пойду. Трусость давала о себе знать. Хотелось отмотать все назад и исправить, но, конечно, я понимал, что такие мысли – это малодушие и, что самое главное, фантастика. Мне было больно…
Вернувшаяся с работы мама ничего не сказала мне, хоть и посмотрела чересчур внимательным взглядом. Я вновь уполз к себе – собираться с духом.
Ночью мне не спалось… Кое-что я все же вспомнил: то, как Диму пригласила потанцевать какая-то девчонка, и он, такой вежливый, не отказал, то, как я мучился во время этого танца, то, как сжимал зубы до самой дачи, то, как устроил ему чуть ли не истерику… и то, как глупо мстил. Ровно в пять я встал.
Возле Диминой двери я задержался на целых пятнадцать минут. Затаив дыхание, я прислушивался к тому, что было в квартире. Удовлетворившись тишиной, я осторожно открыл дверь своим ключом… Дима дал мне его почти сразу, сказав, что, если я не возьму, он обидится. Теперь я был ему благодарен.
Медленно крадясь по коридору, я едва не заорал, когда в зале негромко пробили часы. Отдышавшись у Диминой комнаты, я вошел.
Он спал. Лежа на спине и закинув руку за голову… Тихое дыхание шевелило прядку волос, упавшую на лицо. Не зная зачем, я подошел ближе. Еще ближе. Теперь я различал каждую ресничку и видел белое перышко из подушки, застрявшее в светлых волосах. Меня охватило странное чувство… Нежность и благодарность за все… Страх… его потерять… И снова нежность… Надо просить прощения. Но как? Я не умею… Да и простит ли он меня? Я такой дурак…
Решение пришло само собой. Пусть он и не простит меня… Но я хочу этого. Чтобы помнить. Жаль, что я не успел стать для Димы самым лучшим…
Вслушиваясь в мерное дыхание спящего, осторожно стягиваю простынь, под которой спит Дима. На нем знакомые пижамные штаны… От волнения быстро колотится сердце и потеют, не слушаются руки. Наконец, мне удается подцепить резинку, не касаясь кожи, и потянуть штаны. Неловко, миллиметр за миллиметром, но я справляюсь. Дима спит.
Высвободив его член, я некоторое время не дышу. Мне уже нет пути назад, да я и не стремлюсь. Пуская в ход язык, стараюсь не думать о том, что может что-то не получиться. В конце концов, все бывает в первый раз… А в голову все равно лезет какая-то ерунда. Кроме того я возбуждаюсь сам… Сосредатачиваюсь на изменившемся Димином дыхании. Только бы не проснулся…
Я, наконец, понимаю, что делал все правильно лишь тогда, когда мне в небо ударяет струя вязкой жидкости с характерным вкусам и запахом… Дима резко садится, и я отшатываюсь, непроизвольно облизывая губы.
- Что… Ты?!
Не знаю, что сказать в ответ… Ошарашенное Димино лицо мне хочется целовать и гладить… Мне хочется и другого, но… я все еще не прощен. Не могу смотреть ему в глаза.
- Прости…
Дима молчит. Потом натягивает штаны, встает и уходит. На кухню? Я остаюсь один и закрываю лицо руками. Почему-то наворачиваются слезы, а ведь другого было глупо ждать. Глупо… Наверное, мне лучше уйти.
Я стараюсь не смотреть влево, на кухню, когда сую ноги в кеды. Ключи… Надо оставить. Вряд ли Диме понравится, если я буду врываться без приглашения. Пожалуй… все кончено. Я все разрушил. А ведь… я его люблю. Удивленный этим неожиданным открытием, я замираю на пороге ровно на столько, чтобы Дима, непонятно откуда взявшийся за моей спиной, успел втянуть меня обратно и захлопнуть дверь.
- Я люблю тебя… - не к месту бормочу я, не оборачиваясь.
Это уже ничего не изменит… Или?... Меня крепко обхватывают Димины руки, а в ухо утыкаются сухие горячие губы:
- Дурачок мой… Мир… Люблю тебя, все равно люблю… Только не ревнуй меня больше, ладно? Я тебя люблю…
Снова эти чертовы слезы! И я утыкаюсь носом в теплое плечо и хнычу… Наверное, теперь можно…
***
Дэн задумчиво сплевывает на асфальт и, лениво склонив голову, провожает нас взглядом. А мы с Димой медленно бредем домой по вечерним улицам. Плохо, что так много людей, но ведь лето же! Нам приходится тщательно следить за собой. Хорошо, что Денис иногда указывает нам на ошибки. Они с Димой по-прежнему продолжают общаться. А Костя прилип ко мне…
Возле моего подъезда мы на мгновение замираем. Потом Дима толкает меня внутрь, и на минуту время замирает для нас. Разорвав поцелуй, он тихо шепчет мне на ухо: «До завтра!» и уходит. Так всегда. Ну, почти… Я не так уж часто остаюсь у него ночевать. А почему? Просто приехал мой отец. Не нравится ему, если я где-то прохлаждаюсь… Он дома бывает только раз в год – хочет сына видеть. Вот мы с Димой и вынуждены общаться урывками… От воспоминаний внизу живота скапливается огонь. Неделю назад мы все-таки… стали ближе. По лицу растекается глупая улыбка, и с нею я вваливаюсь в квартиру. Отец хмуро приветствует меня кивком головы и вновь отворачивается к маме. Вижу его редко, но… не видел бы и совсем! Мама как тень уже. Подай, принеси! Что она – служанка, что ли?! Привык командовать. Мой отец – капитан дальнего плаванья. Плавает вот уже двадцать лет…
Спать я ложусь снова с мыслями о Диме… Самое счастливое лето в моей жизни.
Просыпаюсь оттого, что отец кричит на маму. Что еще опять?! Шлепая босыми ногами по линолеуму, выхожу в коридор. Прислушиваюсь. О, да разговор обо мне! Ну ка…
- … вырастила на свою голову! Драть его надо было в детстве! А ты: «Фимочка – хороший мальчик…» Внуков хотелось? А вот на, получи! Не будет деток-то у твоего сынишки! Геморрой будет зато, вот!
- Сашенька, может ошиблась она? Зинка-то? Ну не может же Фима и правда…
- Не может?! А Зина твоя обкурилась?! Или грибов каких наелась?! Померещилось ей, что наш сын с каким-то пидором в подъезде сосется! Так, что ли?
Мама заплакала… А я медленно попятился в комнату. Все, мне конец…
Натянув джинсы и первую попавшуюся футболку, я вновь выскочил в коридор. Папа продолжал гневно кричать, но уже что-то о тех, кто совращает натуралов. Прыжком преодолев расстояние до входной двери, я схватил кеды и повернул замок. Родители, заметив, что я собираюсь сбежать, бросились ко мне, но я уже был на лестнице. Не слушая крики вслед и перепрыгивая через ступени, я мчался вниз. Обувшись на улице, я огляделся. К Диме было нельзя… Мама хорошо знает, что я, если что, ухожу к нему. Она, может, и не выдаст, но отец не дурак. Значит, куда глаза глядят… Но Диме позвонить надо!
Через три часа мы с ним, уже сидя на знакомой даче, решали, что же делать.
- Домой мне нельзя… - бубнил я, нервно крутя в пальцах Димину сигарету.
- Мама волноваться будет.
- Домой нельзя…
Дима вздохнул и запустил руку в волосы, что являлось признаком крайнего волнения.
- Но не вечно же мы будем тут сидеть! Родители Костика могут нагрянуть…
- Он говорил – они умотали в Египет… А через две недели мой папаша свалит…
- А мать?
- С ней я разберусь…
Дима скептически хмыкнул.
- Тебе не кажется, что вот так прятаться – это трусость?
- Не отрицаю… - процедил я сквозь зубы и отвернулся.
Да, это трусость! Но я не хочу, не могу доказывать отцу, что я не болен и не извращенец… Даже если тетя Зина не знает Диму, она вполне могла описать его моим родителям. Да и мама прекрасно знает, как то, с кем я ушел гулять, так и то, что Дима – гей! Но его-то она любит, как родного… Она поймет! Обязательно поймет… А вот отец…
Дима притянул меня к себе и поцеловал в макушку.
- Хочешь, я поговорю с ними?
- Нет! Мой отец тебя убьет!
- Но, Мир…
- Нет! – я был непреклонен, - Даже не думай! Сам разберусь…
- А хочешь… Мой отец поговорит с твоим?
- А он знает?!
- Да…
- И что?!
- И ничего. Он за нас рад.
Я удивленно почесал кончик носа. И когда Дима успел рассказать своим родителям о нас?
- А что он скажет моему отцу?
- Ну… точно не знаю, но успокоит, наверное…
Я хмыкнул. Да уж…. Нет, это бесполезно! Лучше просто переждать. Две недели… Не так много!
1.
Утро. Сырая серость прохладой прижимается к обнаженной коже. Люди, проходящие мимо, угрюмы. Подростки идут в школу – разве это может их радовать? Я иду туда же и вряд ли выгляжу счастливым… Второе сентября – повод для грусти. Не то что бы я не любил школу… Не то что бы я ее любил. Скорее, мое отношение к ней можно охарактеризовать одним словом – надо. Как говорит моя мама: «Хочешь, не хочешь, а надо». Этим она давит на меня, если моя комната полностью исчезает под грудами бумаги (я рисую). А вот я люблю хаос. Творческие люди все такие…
Я почти дошел. Сейчас сверну за дом… и, вот она, родимая школа… Тянутся вереницей малыши с родителями, восьмиклассники торчат на порожках… Все как всегда.
Надо найти Димку. Мы дружили с детского сада, а потом он уехал в Штаты на пять лет. Вначале мы писали друг другу письма, но это быстро надоело… Пацаны были… Сейчас он вернулся и вновь в мой класс. Изменился, наверное… Вчера я не пошел на линейку: это ведь надо костюм, рубашку – я это терпеть не могу. Только из-за этого и не пошел… (Хорошо, что мама в командировке.) Теперь мучаюсь любопытством…
Издалека вижу свой класс… Как попугаи, ну честное слово! Пестрые, шумные… Лена, с которой я когда-то по глупости встречался, кокетничает с кем-то в стороне… Я его не знаю, но сочувствую. Ленка – та еще зараза! Расстались мы бурно. Отношения выясняем до сих пор, даром, что три года прошло… Она не упускает случая меня подколоть, я отвечаю изрядной порцией сарказма. «Дружим» в общем…
Меня встречают радостными возгласами. Ну, конечно, я поверил. Что они рады меня видеть… Через неделю лаяться будем.
Ленкина жертва подходит ближе. Зеленые глаза смотрят весело. Парень кажется мне смутно знакомым… Неужели… Я окончательно соображаю, что этот пижон в белой рубашке с галстуком – мой старый друг Димка, когда он хлопает меня по плечу с широкой голливудской улыбкой. Идиотски ухмыляюсь в ответ… Да-а… Америка меняет людей, но чтобы настолько?! Дима всегда был худым и лохматым… Я помню, как он привычным жестом ерошил короткие светлые волосы, как морщил нос, если предложить стрельнуть сигаретку, как вежливо здоровался с моей мамой… Пять лет прошло. Из тощего улыбчивого создания Дима вырос в офигенно красивого парня… Светлые от природы волосы обесцвечены и отрасли до плеч. Любимый жест заменило легкое движение головой, отбрасывающее волосы с лица. Драные джинсы превратились в узкие черные брюки, а кеды – лакированные туфли… Неудивительно, что наши девчонки так по-боевому накрашены. Видимо, еще вчера оценили…
Дима все так же улыбается. Я тоскливо вздыхаю и, все еще надеясь вернуть былую дружбу, предлагаю сесть вместе. Удивительно, но он соглашается. Может, не все потеряно?
Все пять уроков на парту к нам падают скомканные записки – девчонки «штурмуют крепость». Дима обаятельно улыбается всем, но не отвечает. Честно говоря, мне это приятно. Пять лет похоже изменили только форму, а не содержание. Э-эх… Помнится, мы оба влюбились в соседскую Дашу… Я оказался удачливее и целый месяц провожал ее до дома. Дима же в гордом одиночестве гонял мяч по двору, наблюдая за тем, как я возвращаюсь домой. На дружбе это все, как ни странно, не отражалось.
Исподтишка продолжаю разглядывать друга детства. Дима задумчиво смотрит в окно и вертит в пальцах карандаш. Замечаю на шее почти зажившее пятнышко… Засос? Это не мое дело… Хотя интересно, у него же, наверное, в Штатах девушка осталась? Уж конечно, получше новых «старых» одноклассниц.
Дима поворачивается ко мне и улыбается. Не так, как другим… Теплее, что ли.
- Ты сегодня вечером что делаешь?
- Гм… Да ничего.
- Приходи. Вспомним молодость… - он смеется, а я с легкой завистью разглядываю его белоснежные зубы, как из рекламы Орбита.
- ОК, - отвечаю я одновременно со звонком.
Забежав домой и бросив вещи, я подождал для приличия час, а потом, вспоминая забытую привычку, добежал до третьего подъезда (я живу в седьмом). Восьмой этаж… Вот и дверь. Я помню ее другой… Впрочем, ладно… Звоню. И только теперь замечаю громкую музыку с той стороны. Через пару секунд дверь распахивается, и меня втаскивают внутрь. Дима все в тех же брюках, но без рубашки, буксирует меня по коридору.
Его комнату я знаю наизусть… Еще бы – провел здесь сотен пять ночей, не меньше! Но вместо привычного и довольно скучного интерьера меня встречают черно-серебристые обои и белоснежный ковер с ворсом не меньше пяти сантиметров! Димка улыбается, заметив мою изумленную физиономию. Потом приглушает музыку.
- Ну как? – он небрежно, я бы даже сказал, изящно, садится в бархатное кресло.
Я гораздо более неуклюжо падаю на диван, заправленный атласным покрывалом. Мамочки… Он изменился все-таки гораздо больше, чем я предполагал! Неуютно ерзаю.
- Гламурно… - почему-то липнет именно это слово, заезженное до дыр нашими девчонками и Собчак.
Дима приподнимает брови.
- Это комплимент или завуалированное оскорбление?
- Даже не знаю, - честно признаюсь я.
- Ладно, спишем на культурный шок… - и без всякого перехода друг
продолжил, - За те пять лет, что мы не виделись, ты изменился.
- Гораздо меньше, чем ты.
- Я говорю пока только о внешности…
Я не очень понял разницу, но промолчал. Дима начал вспоминать:
- Ты был таким смешным воробушком… Вечно в ссадинах, синяках… А я за тобой бегал и волновался, как наседка…
- Все было наоборот! – немного обидился я.
- Мне лень спорить… Ты тогда выше меня был, кажется… Сейчас наоборот.
- Ленка тебя чуть глазами не сожрала.
- Ленка… Блондинка в розовом?
- Ага. Она к нам перешла через год после того, как ты уехал.
- Твоя девушка?
- Да ну! Было дело, но не сошлись характерами… Советую быть поосторожнее.
- Я... ладно, постараюсь.
- А у тебя девушка там осталась, да?
Ну вот о чем говорить двум пацанам семнадцати лет, как не о девчонках?!
- М-м… Нет.
Вспоминаю засос… Странно. Впрочем, может он просто не хочет со мной откровенничать. Вполне все понятно.
Мы еще болтаем, смеемся. Затем перебираемся на кухню, жуем бутерброды с сыром, пьем кофе. Дима извлекает из кармана пачку сигарет и предлагает мне. Удивленно мотаю головой, отказываясь. «Он курит? Да еще тонкие и с яблоком? А как же зубы?» - вертится в моей голове.
У Димы звонит телефон. Он берет трубку и уходит с кухни. Краем уха я слышу «My darling,…» Э-э… С английским у меня проблемы, но это понять я в состоянии. Вывод напрашивается сам собой.
Ухожу уже через полчаса. После телефонного разговора Димка становится каким-то раздраженным и прощается сухо. Однако, в школу мы договариваемся идти вместе.
По закону подлости следующим утром я проспал. Мама уже ушла, а в дверь кто-то громко стучал. Телефон, предатель, сел.
Толком не одевшись, я поплелся открывать. На пороге стоял разъяренный Дима.
- Какого хрена?!
- А? – спросоня соображаю я туго.
- Ты проспал, что ли?! – Дима отталкивает меня плечом и входит.
От толчка я пошатываюсь и приваливаюсь к стене, чтобы не упасть.
Дима смотрит на меня и тихим угрожающим голосом сообщает:
- У тебя пять минут.
Хлопаю ресницами, но тут мой взгляд падает на часы, и я ошалело выпучиваю глаза. Уже двацать пять минут! Урок начинается в половину… Бегом несусь в душ.
Не обращая внимания на Димку, одеваюсь, спиной чувствуя внимательный и холодный взгляд. Приглаживая рукой волосы, другой шнурую кроссовки. Дима уже курит на площадке.
- Итак… Десять минут, тридцать секунд… Плохо, Мирочка, плохо…
Терпеть не могу, когда меня называют Мирочкой! И пять лет уже никто и не называл. Кулаками я отвоевал более приемлимый вариант – Фима. Мир, Мира и Мирочка – прозвища, придуманные мне Димой, как я думал, канули в Лету… Ан нет.
На Алгебру мы опоздали на пятнадцать минут. При нашем появлении зашептались, но грозный окрик завучихи, по совместительству нашей математички, успокоил оживившееся болото. Все места, кроме первой парты перед учительским столом были заняты. Недовольно взглянув на меня, Дима сел к окну. Ну и пусть обижается… Я не виноват!
На перемене Лена, облаченная в сногсшибательную мини-юбку, подошла к нашей парте. Не обращая внимания на меня, она томным голосом поинтересовалась у Димы не хочет ли н поменяться местами с ее соседом. Дима вежливо отказался. Он вообще оказался на редкость воспитан в отношении противоположного пола, как я узнал позже. Сейчас же я только злорадствовал относительно Ленки. Так ей и надо!
Как-то раз, вместо того, чтобы позвать меня к себе в гости, вечером Дима заглянул ко мне.
- Почти ничего не изменилось. – с улыбкой констатировал он, оглядывая мою комнату.
Ну… Я пытался оживить бежевые обои плакатами, но полуголых красоток мама не одобрила… Пришлось ограничиться парочкой в тех местах, куда не падает взгляд сразу же с порога. Дима, прищурившись, изучал девушек.
- Страшные, - изрек он наконец, отворачиваясь.
Я обиделся. На вкус и цвет, как говориться…
- Читал? – он заметил на моем столе неубранный журнал.
- А? Ну да…
Прикольная статья попалась. Какой-то умник рассуждал о том, что все люди от природы бисексуальны. Бред, конечно, но забавно…
Дима пробежал глазами страницу и фыркнул, отбрасывая волосы со лба. Только теперь я заметил, что у него сережка. И почему я не удивлен?
- И как? Тоже так думаешь? – зеленые глаза пристально изучают мое лицо.
- Нет! Вот еще! То есть, конечно, пидорас совратить нормального парня может, но… - тут я немного запутался и замолчал.
Дима продолжал сверлить меня взглядом, а потом, словно сообщая сводку погоды, спокойно сказал:
- Я гей, если ты еще не понял, так что, пожалуйста, повежливее.
Минуту я молчал, переваривая информацию, потом глупо спросил:
- И зачем ты мне это говоришь?
- Видишь ли, мне неприятно слово «пидорас» и иже с ним…
Я вновь замолкаю. Перед глазами скачут картинки прошедших двух дней: как я хлопаю Диму по плечу, как наши коленки соприкасаются под столом, как я голый! одеваюсь перед ним, как подозрительно вежлив и беспристрастен он с девчонками, как мы близко склонялись над учебником, а его мягкие сладковато пахнущие волосы лезли мне в лицо, так что я чихнул.
И тут я ляпнул совсем уж глупость. Наверное, в расстроенных чувствах…
- Надеюсь, это лечиться…
Дима смерил меня холодным взглядом и молча вышел. Что-то подсказывало мне, что начавшая было возрождаться дружба погибла на корню.
До следующего утра я и так, и сяк переосмысливал произошедшее. Я не являюсь гомофобом. Но и сторонником однополых связей меня назвать нельзя. Да простят меня пи… геи, но среди друзей я вполне мог и пройтись на их счет. К тому же распостраненные словечки: «педики», «пидоры» и «гомосеки» вместо нейтральных «голубые», «гомосексуалисты» и «геи» прочно вошли в мой лексиикон. С этим ничего не поделаешь…
Я не хотел обидить Диму. Правда, не хотел… Но мне было противно. Просто потому, что он осквернил каким-то образом светлые воспоминания о нашей дружбе… Как? Я не знаю! Просто тот Димка, что помнился мне, не мог быть геем! Ну просто не мог! И это злило меня, раздражало и мучило…
В школу я шел, как на эшафот. Как я и думал, Дима пересел к Ленке, бросающей на меня торжествующие взгляды… Ну и ладно! Переживу как-нибудь. Пять лет назад остался без друга, так чего грустить сейчас?
В течении следующего месяца, постепенно втягиваясь в учебу, я никак не мог перестать думать о Диме. Мне все казалось, что он пошутил, но приглядываясь, следя за ним, я находил подтверждения его признанию. Вспоминались и мелочи, которым я не придал значения вначале: тюбики в его комнате, сережка, плавные движения, улыбка, осветленные волосы… Хотелось выть от обиды.
Пятого октября я твердо решил – надо мириться! Ну не бросится же он на меня из-за того, что гей? А дружить с ним мне, ой, как хочется! За ту неделю, что мы общались в сентябре, я смеялся столько же (ну может на часик меньше!), сколько и за лето! А я вовсе не мрачный тип. К тому же с ним было необъяснимо легко. И говорить находилось о чем, и молчать было можно без привычной в этих случаях напряженности.
После принятого решения мне полегчало. Но, стоило увидеть его рядом с хихикающей Леной, решимость стала таять. Не давая себе передумать, я рявкнул с другого конца класса:
- Дима! Надо поговорить!
- Говори… - он даже не посмотрел в мою сторону.
- Не здесь… - чувствую себя глупо.
Мой бывший и, надеюсь, будущий друг соизволил взглянуть на мое покрасневшее напряженное лицо.
- О чем поговорить?
Да он издевается?! Начинаю злиться… В конце концов, на что он тогда обидился?! Я ничего такого непоправимо-оскорбительного не сказал! Подумаешь, ляпнул… А как бы вы на моем месте среагировали?
- Забудь… - бубню под нос и отворачиваюсь.
Перебьюсь без этой дружбы. Этот Дима мне не нужен.
После уроков меня ждет сюрприз. Возле моего подъезда курит тот, о ком я предпочел больше сегодня не думать.
- Ты, кажется, хотел поговорить…
Молчу. Моя решимость испарилась еще тогда… Но говорить-то надо… Вот вздохну, и…
- Я хотел извиниться… Но и ты пойми меня! Ошарашил без подготовки!
- Так тебя готовить надо было? – холодная усмешка.
- Я правда не понимаю… На что ты обидился? Я ляпнул не подумав, но ведь на моем месте многие вообще врезали тебе от избытка чувств!
- Спасибо, что сдержался! – язвительно бросает Дима и затягивается.
Почему-то мне больно смотреть в его зеленые глаза.
- Когда ты понял?
Мне важно услышать ответ… Когда Мой Димыч стал Таким…
- В четырнадцать.
Дима внимательно разглядывает деревья на фоне серого неба и продолжает говорить:
- Я пытаюсь тебя понять… Но объясни мне… какого черта ты растрепал о моей ориентации всему классу?
А, да… Я… гм… это сделал. Со злости… От обиды… Да, это не оправдание, знаю… Я поступил подло, сам до сих пор себя виню… И самое ужасное то, что все, все! и Лена в том числе, отнеслись к новости спокойно. Девчонки повздыхали, но смирились, а парни, с которыми Дима и так немного общался, и вовсе задали вопрос в лоб. Дима ответил честно, за что его зауважали. Меня же сочли последней сволочью… И правильно. Я уже десятки тысяч раз себя ругал за то, что сделал, но ничего не воротишь…
- Прости… - это все, что я могу сказать.
Внезапно Дима, не размахиваясь, бьет меня в живот. Сгибаюсь от боли. Что ж… Поделом! Сквозь туман боли смутно слышу:
- Одного извинения мало, сука…
С трудом разгибаюсь и встречаю ненавидящий взгляд зеленых глаз.
- Ты знаешь, что со мной сделали там, в Америке, когда один такой же… ублюдок, называющий себя моим другом, проболтался?
Качаю головой, с сожалением рассматривая красивое, нежное лицо. Пухлые губы кривятся и выплевывают:
- Меня изнасиловали четверо, сняв все на пленку. Я полгода просидел дома, я рыдал целыми днями, спать не мог, потому что вновь и вновь видел, как они ржут над тем, как я кусаю губы, чтобы не кричать, когда один из них насаживал меня на свой хуй! Да я смог через это пройти только потому, что знал: здесь, в России у меня есть настоящий друг, ты, Фима. Я умолял отца и мать вернуться! А меня таскали по психотерапевтам… Спасли от самоубийства и на том спасибо. Помнишь… Именно тогда прервалась наша переписка? Мои родители решили, что так будет лучше. А три месяца назад у моего отца закончился контракт. Нам с мамой пришлось уехать. Знаешь, как мечтал я о нашей встрече… Думал, что дружбу можно вернуть… Я радовался, что нам хорошо вместе… Я думал, что все опять, как раньше. Идиот… - в голосе Димы помимо горечи появилась злость, - Я рассказал тебе… Просто потому, что думал - чем меньше тайн, тем лучше… Да и случай подходящий. А ты… Мразь ты, Фима. – устало закончил он.
Я ошеломленно, ошарашенно молчал. Сердце неровними порывистыми скачками билось о грудную клетку… Дима… Если бы знал я… Димка… Хотелось немедленно что-нибудь с собой сделать, лишь бы не чувствовать этого ужасного едкого чувства вины и мерзости к самому себе… Теперь и речи быть не может о дружбе. Просто уже потому, что я ненавижу себя.
Дима снисходительно наблюдает за мной, за тем, как меняется мое лицо, как я кусаю губы, как отвожу глаза. Надо сказать что-нибудь, но что? Меня хватает на еще одно глупое «Прости»… И Дима уходит. Глядя ему вслед, я чувствую, как ломается мое игрушечное пластмассовое сердце.
2
2.
Бреду куда глаза глядят… Дожди, слякоть… Разве это февраль? Мне и так плохо, а в такую, как сегодня, погоду вообще нет сил сидеть в сумрачной комнате, слушая, как стучат капли по подоконнику… Моя жизнь скукожилась, смерзлась и почернела… Я помню каждое слово, сказанное Димой в тот день… И я ненавижу себя. Я бы перевелся в другую школу, хотя бы класс, но в одиннадцатом это – непозволительная причуда.
Около двух месяцев назад я понял, как можно спасти себя… Избавиться от ноющей боли в сердце, забыть обвиняющий взгляд зеленых глаз… Но мне страшно. Я предал Диму. И я должен пройти через то же, что и он. Должен. Толко тогда я смогу жить спокойно. Но… страх не дает воплотить задуманное в жизнь. Я знаю тут компанию скинхедов. Знаю, что они уже как-то раз изнасиловали какого-то пацана… Мне страшно! Оттягиваю то, что должен сделать, обязан. Два месяца ношу этот план в себе… и не могу смотреть в глаза Диме.
Завтра четырнадцатое февраля… Может быть, символически распрощаться с девственностью в этот день? На глаза попадается пивной ларек… Нет, пить нельзя. Дима был трезв. Решено! Завтра.
Четырнадцатого выглядывает солнце. Какая ирония судьбы. Но мне все равно… Оставляю телефон дома и иду к заброшенной стройке. Во дворе сталкиваюсь с Димой. Он обнимает за талию какого-то паренька и весело смеется. Я тоже смогу смеяться, если сделаю то, что должен… Если прощу себя.
Вокруг стройки ни души. Это опасное место. Скинхеды ясно дали всем понять, что это их территория, так что… достанется мне в любом случае, но как достичь именно того, чего я хочу? У меня есть решение. Я притворюсь пьяным, полезу обниматься… Самому смешно – это же самоубийство чистой воды! Но я готов.
В восемь я слышу голоса. Ложусь на матрас в углу и закрываю глаза. Сейчас…
- Парни, блять… Тут какой-то хрен развалился, сука…
Удивленные возгласы. Плотнее сжимаю веки. Пути назад нет. Жалею лишь об одном… Я не сказал маме, как люблю ее.
Меня пинают. Потом еще раз, и еще… Заплетающимся от страха языком, на негнущихся ногах пытаясь встать, тянусь с поцелуями к бритоголовому громиле лет двадцати пяти. Все в изумлении замирают. Нервно хихикаю. В наступившей тишине кто-то из шестерых громко сплевывает под ноги. Падаю назад, не в силах больше стоять. Чувствую, что вместо истерического смеха подступают слезы… Нельзя! Меня грубо встряхивают. Сквозь шум в ушах слышу, как решается моя судьба. Из-за мата через слово понимаю не все… Но то, что разбираю, заставляет вспотеть ладони. Начинает тошнить.
Под громкий хохот меня пинают. Потом ставят на колени, и я чувствую вблизи от лица сильный запах мужского паха… Распахиваю глаза. Тошнота усиливается. Димка… Димочка, как же ты… смог жить после?! Только теперь я понимаю весь ужас положения, когда с тобой могут сделать все что угодно шестеро отморозков.
Мне противно, мерзко, мне больно! Мое тело уже не принадлежит мне… Сколько прошло времени? Не знаю! Но, если я теряю сознание, меня приводят в чувство, вливая в горло водку. Я уже пьян. Я, кажется, сорвал голос… Я плачу, плачу, плачу…
Час, два прошли? Меня бросили на пол, как сломанную игрушку… Сами ублюдки спят. Темно. Я не могу двигаться, но надо бежать! Они убьют меня. Хотя смерть кажется спасением. Но… нет. Моя мама…
Я не могу одеться. И не могу встать. Кровь кажется все еще идет… Заворачиваю вокруг пояса рубашку и ползу прочь… Лестница… Сколько я полз? Светает. В голове туман… Один раз я потерял сознание.
Улица. Я уже ничего не соображаю… Где я? Не могу встать… И боль, везде боль… По-моему у меня выбит зуб… Ползу.
***
Ноет, все ноет… Так хочется обратно в спасительную пустоту… Но я открываю глаза. Яркий свет на минуту ослепляет. Рядом кто-то вскакивает. Глаза привыкают и выхватывают из белоснежного пространства бледное лицо с кругами под глазами. Дима? Я пытаюсь сказать это вслух… Но губы пересохли. Он откуда-то берет стакан и протягивает, поддерживая мою голову. Делаю глоток. Дима…
- Где я?
- В больнице, - у него хриплый голос.
- Давно?
- Два дня. Ты потерял много крови…
Улыбаюсь… Наверное, это выглядит страшно, потому что Дима бледнеет еще больше и тихо шепчет:
- Твоей маме велели выспаться… Я могу ее позвать.
- А ты… - у меня внезапно кончается воздух…
Я еще слишком слаб…
- Я тоже тут… - уклончиво отвечает он и отводит глаза.
Я хочу многое еще спросить, но вновь проваливаюсь в забытье.
В себя прихожу следующим вечером. Зрение более четкое, чем накануне. Замечаю капельницу с чем-то алым… Алым? Ну да, я истекал кровью… Невольно вспоминаю больше, чем хотелось бы. Меня сковывает страх. Сердце замирает… Секунда, другая… Что-то перестает пикать… А у меня темнеет перед глазами…
Вновь прихожу в себя. Мама держит меня за руку и гладит. Пытаюсь улыбнуться ей, но она заливается слезами. Мне стыдно. Снова закрываю глаза. Спать…
Утро. И солнце. Чувствую в себе силы привстать. За моей спиной кто-то вскакивает, роняя что-то на пол.
- Ты с ума сошел?! Ложись!
Это Дима. Но я и сам падаю назад. Переоценил себя… Но говорить могу.
- Где мама?
- Отошла. Позвать?
- Нет.
Я не вижу его лица, поэтому запрокидываю голову. Чтобы мне было легче, Дима обходит кровать и садится на стул рядом. В руках у него учебник физики.
- Завтра контрольная… - поясняет он.
- Какое сегодня число?
Он отвечает. Кажется, это воскресенье…
- Что ты здесь делаешь? – повторяю недавний вопрос.
- Сижу… - отводит взгляд.
Почему? В чем дело?
- Но зачем? Ты же ненавидишь меня?
Молчит. Потом вдруг тихо признается:
- Мы прочитали твой дневник…
Спустя секунду меня подбрасывает на кровати. До меня доходит! Они прочитали мой дневник! Дневник, которому я доверял самое сокровенное! Боже…
- Мы – это кто?!
- Я и твоя мама.
- А при чем здесь ты?
- Сначала прочитала твоя мама… И… решила, что я тоже должен знать.
- А меня никто не спросил… - шепчу я, закрывая глаза.
Это унизительно. И почему-то сжимается горло. Скрипит дверь.
- Врач сказал, что… - мама замечает мое искаженное лицо и замолкает.
Дима тихо уходит. Мама ласково шепчет что-то успокаивающее, гладит меня по голове, сжимает руку. А мне плохо… Что-то непонятное творится со мной. Сердце сжимается, то и дело сбиваясь. Жар приливает к лицу, ком стоит в горле… Мне плохо!
- Пусть он больше не приходит, - прошу я.
Не могу видеть Диму. Просто не могу…
Меня выписывают через три недели. Дома я первым делом рву дневник. Мама уходит, но я замечаю, что она плачет. Но я-то в чем виноват?!
В школу мне еще нельзя. А Дима действительно больше не появлялся. И не звонил. Почему-то грустно. Спустя пару дней начинают звонить одноклассники. Забыли о том, что после того случая решили со мной не общаться… Да я не в обиде за то. Я рад им.
Наконец, пора в школу… Глядя в зеркало, отмечаю, что почти здоров. Синяки давно прошли. Сломанные ребра срослись. То, о чем я беспокоился больше всего, зашили. Я в порядке! Но тоскливо на душе… Почти выбегаю из дома.
У подъезда стоит Дима. Ждет меня? Зачем? Медленно подхожу.
- Привет.
- Привет.
- Как дела?
- Хорошо.
- Пойдем вместе?
Пожимаю плечами. Глупо было бы теперь, уже встретившись, идти поодиночке. Молча шагаем.
В классе на мне виснут сразу две девчонки. Ребра сразу дают о себе знать… Оказывается, не так я и здоров…
Дима молча садится с Леной. Я двигаюсь к родной парте. Все, как обычно. Теперь мне должно быть легко! Но… нет, не сравнить, конечно, но… Что со мной не так?
Алгебра, Химия, Физика, Физика, Физкультура, Английский язык… Понедельник – тяжелый день. На последнем уроке обнаруживаю в своей тетради, сданной учительнице еще тогда, в феврале, записку. Ее вложили сейчас? Похоже, что так… Клочок бумаги, распечатанный на принтере. Вглядывась в строчки, понимаю, что это – стихи. Не очень складные… Что-то о мой улыбке и о другом… Краснею и поднимаю голову. Уже прозвенел звонок: все расселись, поэтому я внимательно сверлю каждого взглядом. Лена кокетничает с Димой… (Не надоело? Гей он, гей!) Алиса и Оля обсуждают кого-то, Рита, Саша, вторая Оля и Катя, сидящие на первых партах, слушают учительницу… Лиза, Маша и Юля смотрят в окно. Остальные девчонки болеют… Грипп. И кто из них написал мне эти стихи? Кстати, трогательные, хоть и наивные… Нежные, я бы сказал. Меня отвлек сосед по парте, шепотом предложив сыграть в «Виселицу». Можно и поиграть…
Весна. Нам ведь сдавать ЕГЭ в этом году… Многие нервничают заранее, другие ждут до последнего, надеясь на чудо. Невольно я попал в категорию вторых. С репетиторами я занимался только в начале года, потом забросил. Мама настояла на возобновлении занятий, но я не особо стараюсь. Мне не все равно, но… Это трудно объяснить… Но я попробую. Я заставляю себя читать параграфы, листать конспекты, переписывать формулы, но все это – внешний мир, а я в коконе… И мир меня не касается. Как-то так…
К началу мая у меня набралось три стихотворения. Та, что писала их, никак не давала мне знать о себе, а я уже отчаянно хотел знать – кто она. Задевали эти стихи мою душу… Я, правда, хотел любви. Мне казалось, что так я, наконец, избавлюсь от тоски. Мне даже хотелось, чтобы именно Катя оказалась этой влюбленной девушкой… У нее были русые волосы и синие глаза…
Восьмого мая я набрался смелости пригласить Катю погулять. Вообще-то я трус, но тут сумел себя заставить. Она улыбнулась и согласилась. Давно я так не радовался! Но спиной я чувствовал тяжелый, какой-то странный взгляд. Дима? Я угадал. Только он умел так смотреть.
С Катей ничего не вышло, а стихи получать я перестал. Я решил, что она во мне разочаровалась.
Вот и последний звонок… Я хотел не идти, но маму разве убедишь? Одетый в ненавистный костюм, я пошел в школу. Люди, люди… Мне оставались пара метров, когда в толпе я заметил знакомое лицо. Мгновение и нахлынули воспоминания… Младший из тех скинов… Страх. Снова страх. Мои ноги приклеились к асфальту, а лоб покрылся испариной.
Отморозок подходит и, ухмыляясь, уже хочет что-то сказать, но тут рядом вырастает, как из-под земли, Дима.
- Какие-то проблемы? – таким голосом можно мороженое замораживать…
Чувствую, как расслабляюсь. Дима в упор смотрит на пацана. Тот, понимая, что вокруг люди, да и он один, кривится и уходит. Дима разворачивает меня лицом к себе.
- Это один из них, да?
Только сейчас замечаю, что он действительно выше… Приходится задрать голову. Дима смотрит внимательно и с тревогой. Но я не помню вопроса, поэтому опускаю голову и обхожу его. Мне надо идти… Дима смотрит вслед.
Экзамены… И выпускной.
Катя такая красивая, что по идее у меня должно перехватить дыхание, но… нет. Девчонки возбужденно перешептываются, парни неестественно громко смеются. После торжественной части нас отпускают на час по домам. Отмечать будем в школе, а дома мне делать нечего, поэтому я остаюсь. Решаю покурить в последний раз в стенах родной школы. Я бросил пару лет назад, но месяц назад начал снова. Ничего удивительного на самом деле…
В школе непривычно тихо… Захожу в туалет. Спиной ко мне, опустив голову, стоит Дима. Застываю в нерешительности. Потом решаю уйти, но в последний момент язык сам поворачивается:
- Что ты здесь делаешь?
Димка оборачивается. Я замечаю красные глаза и потрескавшиеся губы, прежде чем получаю удар под дых…
- Что же ты со мною делаешь, сука?!
Он опускается на кафельный пол рядом и несколько секунд молчит, пока я восстанавливаю дыхание.
- Больно? – тихо, даже виновато спрашивает этот сумасшедший, когда я поднимаю голову.
У меня вошло в привычку отвечать на его вопросы молчанием, так что и теперь я в звенящей тишине рассматриваю его лицо. Дима плохо выглядит… Под глазами круги, веки опухли, скулы заострились. А я помню его первого сентября. Небо и земля. Но сейчас он мне нравится больше. Сейчас он настоящий… А тогда… просто маска. Теперь я знаю, что под ней. И забыть хочу, и не могу. Это уже часть меня.
- Прости.
Димка просто смотрит на меня и ничего не предпринимает. Я осторожно спрашиваю:
- Что ты имел ввиду? Что вообще с тобой происходит?
Я хочу поговорить. По-настоящему. Без лжи и отговорок, без привычного смущения, без стыда за все это…
- Ты уверен, что хочешь знать?
- Да. Я устал от всего этого. Давай, наконец, по-человечески все объясним друг другу.
Дима обхватывает себя руками и смотрит в пол.
- Знаешь, я тебя давно простил… А себя нет. Если бы я знал, что ты… Я бы никогда, правда, никогда… Я читал когда твой дневник… - он не договаривает и не поднимает головы.
- Я не мог иначе… - неохотно выдавливаю я, - Я бы сошел с ума от стыда…
- Я… - Димка судорожно вздыхает и вдруг вскакивает, - Я сейчас! Подожди!
Хлопает дверь. Я, как дурак, сижу на холодном кафеле и жду. Через пять минут он возвращается и протягивает мне синюю тетрадь.
- Что это?
- Мой дневник.
Смотрю на него с изумлением. Он, что…?
- Да, я хочу, чтобы ты прочитал.
- Сейчас?
- Как хочешь…
Открываю тетрадь. Я просто не успею… Кажется, Дима понимает это. В его голосе усталость.
- Осталось полчаса.
Киваю. И встаю. Дима не смотрит на меня, но я подхожу ближе – он далеко, словно боится, и говорю:
- Я не успею.
- Возьми до завтра… Или послезавтра… Или навсегда. Только прочитай.
Встречаю его взгляд. Он мучается, хочет что-то добавить, но, так и не переборов себя, взъерошивает волосы таким знакомым… детским жестом. И выбегает.
Я прочту. Но сейчас мне надо идти. Раз уж пришел…
3
3.
Домой я возвращаюсь в полпятого утра. И ведь ушел почти самый первый… Голова гудит. Не столько от выпитого, а скорее от музыки и смеха вокруг… Перед глазами стоит лицо Димы. Что же, что происходит?! Чем дальше, тем сложнее становится… А я-то думал наоборот. Сейчас я прочитаю его дневник и, надеюсь, все пойму… Если честно, мне не хочется открывать эту синюю тетрадь в клетку, не хочется разбирать ровный каллиграфический почерк… Он и пять лет назад красиво писал. Я всегда считал, что лезть другому в душу – свинство. Но Дима сам попросил прочесть… И только так я все пойму. Я должен.
Промыв глаза ледяной водой, сажусь за стол. Синяя потрепанная обложка манит. Провожу по ней рукой… Почему все так сложно?
Первая запись – первое сентября. Читаю… Здесь есть обо мне, о Лене, о каком-то Майлзе… Дима рад тому, что я хочу возобновить дружбу, он действительно мечтал об этом в Америке… Запись в день нашей ссоры шокирует меня.
…Нет. Я дурак. Какой же я дурак! Фима уже не тот, что тогда. Тот Мир, с которым мы были не разлей вода пять лет назад, остался лишь в моем воображении… Почему я поддался иллюзии? Почему?! Больно… Почти как тогда… Пусть думает, что я злюсь. Ни за что на свете не покажу ему, что его презрение причиняет мне боль! Отец мой был прав… Эта детская дружба ничего не стоит. Знал бы ты, Фима… И пусть для тебя я пидор, ты спас меня тогда… Я помнил о тебе… И это меня спасло. Больно, что все, чем я жил, это миф. Но я справлюсь. Это мелочь в сравнении с тем.
Ожесточенно кусаю губы. Он говорил ведь, что помнил обо мне в Америке… Я не придал значения…
Листаю тетрадь, пробегая глазами строчки о школе, Майлзе, их разрыве, каком-то Саше… Я знаю, что ищу. И… вот оно.
Неделю назад меня спросили напрямик – гей ли я. Как тогда… И я снова ответил правду. Кто сказал? Денис упомянул что-то о Фиме… Но он не мог! Не мог…
Сглатываю… Не мог… Не прощу себе… Никогда.
Я сказал Фиме. Все сказал… Я думал – будет легче. Мне не нужна его жалость. Мне не нужна его дружба. Я пытался быть злым… Не вышло. Зачем он сказал?! Зачем? Неужели ничего в нем не осталось от Мира? Похоже, что так. Я ударил его… Но сделал лишь больнее себе. Я не хочу вспоминать… Но рядом с ним… я ведь думал о нем тогда! За что он со мною так…
Откидываюсь на спинку стула. Голова раскалывается, но непривычно ясно думается. Все зря… Зря я тогда пошел к скинам… Я себя все равно не прощу. Как легко сломалась моя жизнь. Легче спички…
День, когда я попал в больницу.
Звонила Алина Николаевна. Фимы нет. Уже час ночи… Волнуюсь. Последние два месяца с ним что-то происходит… Да и раньше даже началось… Смотрит в никуда, глаза красные… Что с ним? Хотя почему меня это волнует? Кто он мне? Ни брат, ни друг, ни любовник… Забудь о нем, Дима. Давно пора это сделать.
Два. Алина Николаевна опять звонила. Фимы нет. Иду к ней… Обзваниваем знакомых заново (в третий раз, как оказалось). Фиму никто не видел. Меня осеняет… Я! Я его видел! Сегодня вечером во дворе! Но меня клеил какой-то парень, и я отвлекся… Куда он мог пойти?
Пять утра. Звоню по больницам. В ближайшей от нас мне говорят, что полчаса назад доставили паренька в жутком состоянии. Сломаны ребра и нос, избит до полусмерти, потерял огромное количество крови, грубо изнасилован… Документов с собою нет, вообще раздет… Только не Фима…
Он. Меня тошнит… Его всего утыкали трубками, кровь, конечно, смыли, но синяки и ссадины… Боже…
Алине Николаевне плохо. Врачи ее куда-то уводят. Я остаюсь. Мир белый как мел и еще не приходил в сознание. Все думают, что я его брат. Как же он так?...
Хочу спать. И есть. Но никуда не уйду.
Мне приносят бутерброды. Алина Николаевна гладит меня по голове и плачет. Но что я такого делаю? Просто если уйти, я знаю, что мне будет больно… Не знаю, почему.
Главврач спрашивает: вел ли Серафим дневник. Оказывается, да, вел. Нам велят прочесть его. Алина Николаевна пытается возразить, но ей говорят, что так, возможно, удастся найти тех, кто сделал это с ним. Мама Фимы соглашается. Посылают меня к ним домой.
Читаем. Я хотел отказаться, но, дойдя до какого-то упоминания обо мне, Алина Николаевна подходит ко мне и крепко обнимает. Догадываюсь, что она прочла… Просит читать и меня тоже. Хорошо.
Нет слов… Нет… НЕТ! Ну как я мог быть таким слепым идиотом?! Из-за меня, все из-за меня! А я-то думал, что он бесчувственное самодовольное чмо… Господи… Теперь я точно никуда отсюда не уйду. Если он останется инвалидом, до конца жизни держать за руку буду… Если не прогонит. Какой же я ублюдок…
Алина Николаевна теперь заботится и обо мне. Так странно. Это ведь из-за меня ее сына насиловали всю ночь какие-то скинхеды…
Мир пришел в себя. Мирка… Я боюсь его глаз… Я боюсь быть рядом. Я боюсь потерять его… Я за него теперь в ответе…
Прихожу к нему в воскресенье. На мгновение подняв глаза от учебника с ужасом вижу, что он пытается встать. Роняю книжку. Что-то кричу… Он спрашивает про маму. Потом про меня… Встречаю его взгляд и чувствую, как начинает гореть лицо. Отвожу глаза… Он ведь еще не знает… И я говорю ему. Лучше сейчас, чем потом. Мне стыдно за это, за все стыдно…
Больше меня к нему не пускают. Почему? Наверное, он попросил… Что ж, я понимаю. Но я всегда буду рядом. Это я сломал ему жизнь…
От Алины Николаевны я узнаю, что у него зажил нос, что проходят синяки, что он больше не кричит по ночам, что он не говорит обо мне… И последнее почему-то мучит меня.
Апрель. В тот день, когда Фима вышел в школу, я ждал его. На что я надеялся? С тех пор мы не сказали друг другу ни слова… Болит… ноет сердце.
Кто-то пишет ему стихи. Фимин сосед по парте случайно заметил, и теперь это – сплетня номер один. Почему-то злюсь. И начинаю понимать – почему…
Я люблю его. Странно, что я так спокоен. Но это сейчас… Когда вижу его, приходится прокусывать до крови губы, чтобы не шептать любимое имя… Я хочу трогать, гладить, целовать его… Я хочу, чтобы он забыл ту ночь…
Больно! Как же больно… Время от времени мне кажется, что моя маска холодного безразличия вот-вот слетит. Но это означало бы конец… Я не могу признаться! Он винит себя… Я для него… воспоминание. Причина. Боль. Я не хочу этого. Если бы можно было все вернуть!
Я скажу ему. Я больше так не могу. У меня пересыхает во рту и начинает бешено стучать сердце рядом с ним… Но я хочу быть еще ближе… Как же я хочу этого! А Катя перестала писать ему стихи… Они ходили на свидание? Боже, я ревную… Боже, как я его хочу…
Люблю его… Так, что темнеет в глазах… Просто хочу быть рядом. Хочу смотреть в его глаза по утрам, хочу вызывать улыбку, хочу шептать что-нибудь на ухо, хочу вдыхать его запах… Нежность… Откуда во мне ее столько?… И никогда со мной такого не было. Почему… Почему все так…
Какой-то бритый отморозок приставал к Миру почти у самой школы. Хорошо, что я уже месяц незаметно провожаю его… Мир не ответил на мои вопросы и сморщился, когда я дотронулся… У него нежная-нежная кожа… Как представлю, что его лапали те ублюдки… И мне все равно ничего не светит. Он-то не гей… Тем более после всего. Если бы я был девушкой…
Скажу на выпускном. Я ни на что не надеюсь, просто… Возможно, что мы никогда больше не увидимся. Возможно, я на мгновение смогу его коснуться… Это подло, я знаю… Но я так хочу попробовать на вкус его губы… Он снится мне… Его запах, глаза, улыбка… Мне плохо…
Отшвыриваю тетрадь. Сердце гулко колотится в груди… Я не знаю… не знаю, что думать! Не знаю, что делать! Я не знаю, как жить!
Звонит телефон. Катя… На автомате нажимаю кнопку.
- Алло…
- Не спишь? Мы с ребятами хотим съездить на водохранилище, давай с нами?
- А кто будет? – лениво ворочая языком, отрешенно спрашиваю я.
- Денис, Маша, обе Оли, Данька и я. А! Еще Димыч. Он сказал, что если ты поедешь, то и он. Соглашайся!
Имя Димы мгновенно привело меня в чувство.
- Вы где?
- У Димки дома. Он был против, но мы прорвались… - Катя хихикает, а я уже стою в дверях.
- Ждите! – и отключаю телефон.
У Димы гремит какой-то шлягер девяностых. Это, кажется, Маша любит… Как я могу сейчас о таких мелочах думать? Звоню… Дверь открыта. В зале танцуют Даня и Маша. Одна из Оль лежит на диване и вроде бы спит. На кухне пиршествуют все остальные. Только Димы нет…
- А мы передумали! – кричит мне Оля, - Решили здесь зависнуть!
Да на здоровье! Но мне нужен Дима. Зачем? Я и сам пока не понял. Мне важно увидеть его, и это все!
Нахожу его в знакомой черной комнате с белым ковром. Он сидит на подоконнике и курит. Знакомый яблочный аромат пропитал все вокруг… Уже рассвело.
Подхожу ближе. Надо что-нибудь сказать, но что…
- Я прочитал…
Он оборачивается. И смотрит. Просто смотрит. Господи. А ведь это безумно сложно… быть рядом и не иметь возможности прикоснуться к любимому человеку… Не жалость, что-то другое заставляет меня сделать шаг вперед. Что я теряю? Возможно, на несколько минут он станет счастлив… Хотя бы он.
Дима позволяет мне дотронуться до его щеки, провести по груди, заглянуть в глаза… Не больше.
- Дурак…
Он отстраняется и достает новую сигарету. Мне почему-то обидно. Почти до слез…
Мы молчим. Я внезапно понимаю, что безумно устал. Дима молча кивает мне на свой диван. Музыка как раз смолкла пару минут назад, поэтому я ложусь и мгновенно проваливаюсь в спасительную пустую черноту.
Просыпаюсь ближе к вечеру. Пахнет чем-то вкусным. Тихо…
Держась за голову, выползаю в коридор. Никого из одноклассников не наблюдается.
Захожу на кухню. Дима в фартуке и с поварешкой колдует у плиты. Мое появление его на мгновение смущает, но в следующую секунду передо мной появляется стакан кефира. Пью, краем глаза наблюдая за Димой. Та часть щеки, что я вижу, розовая. И мне неожиданно хочется заправить ему прядь волос за ухо. Самое удивительное, что я это делаю. Дима отшатывается, роняя половник. Зеленые глаза с расширившимися зрачками в упор рассматривают меня, пока я с наигранным интересом заглядываю в кастрюлю.
Потом мы обедаем. Или уже ужинаем? Неважно… Дима по-прежнему молчит. Это тягостно. Но больше всего меня пугает то, что творится в моей душе. Это нельзя описать словами… Мне казалось, что я схожу с ума, такие странные чувства теснятся в моей груди.
Доев, Дима тихо сказал:
- Тебе пора.
- Ты хочешь, чтобы я ушел?
- Я? Но что тебе делать здесь?
Он прав… Но уходить я не хочу. Мне хорошо с ним. Спокойно, уютно. Господи, да что же это?!
- Мы можем быть друзьями?
- Нет.
- Почему?
Он грустно и ласково улыбается мне, как несмышленышу и качает головой.
- Я не смогу…
Не отвожу взгляда. Нет… Я сказал не то, что хотел… Чего-то иного хочет моя душа… Только чего? Вновь кусаю губы. Один вопрос… И я уйду.
- Как ты понял, что гей?
Он удивлен… И не пытается этого скрыть.
- Я поймал себя на том, что мне нравится смотреть на губы моего одноклассника. Потом я понял, что хочу касаться других мальчишек, что мне нравится смотреть на них, когда они переодеваются… И… ну как-то так…
Губы… Мне нравится смотреть на губы Димы? Да, это я отметил еще давно… Он красивый. От него вкусно пахнет, я бы хотел дотронуться до его волос… Я… Вот и ответ на тот вопрос, что я так и не смог задать самому себе.
Сложно… Как сложно произнести это вслух… Дима смотрит на меня. Меня хватает лишь на то, чтобы протянуть руку и сжать его ладонь, лежащую на столе.
- Мир…
- Дай мне время… Месяц, может два… Пожалуйста.
Он потрясен. А я хочу провалиться сквозь землю. Это не признание в любви… Его я пока и не могу сделать, но… оно будет, я знаю.
Осмеливаюсь коснуться пальцами его губ. Они мягкие… Дима встает. Я медленно обхожу стол, не разрывая зрительного контакта. Мне страшно… Не так как в ту ночь, это какая-то сладкая дрожь… У меня подламываются колени и шумит в ушах, но… я чувствую что поступаю правильно. Чувство, похожее на счастье, пронизывает меня с головы до ног, когда Дима, наклонившись, касается моих губ…
4
4.
Исподтишка наблюдаю за Димой. Я болею… И на улице дождь, так что мы прячемся от всего мира у него в квартире: я кутаюсь в плед, делая вид, что сплю, а он читает книжку. Я стесняюсь смотреть на него прямо, смущаюсь от поцелуев и ласк, мне трудно прявлять инициативу… А мы встречаемся месяц. Мои чувства… Не знаю как назвать их. Дима же иногда тихо-тихо шепчет мне на ухо признание в любви… Наверное, он боится, что я забуду. Если бы я мог сказать в ответ тоже самое… Нет, пока не могу.
С самого первого дня я прислушиваюсь к своим ощущениям, сначала даже пытался анализировать, но… слишком это стыдно. Потому как мое тело иногда реагирует на Диму довольно однозначно. Причем все чаще и чаще. Наверное, это хорошо. Дима ведь рано или поздно… захочет чего-то большего? Я не хочу его мучить, но слишком свежи воспоминания о… том, через что я прошел.
У Димы трогательно взъерошены волосы, и он постоянно трет глаза. Не выспался? Но все утро бегает вокруг меня с лекарствами и чаем. Так тепло внутри… И почему-то хочется плакать.
Мой парень откладывает книгу и зевает, потом внимательно смотрит на меня.
- Не спишь…
Ну вот. Поймал на том, что я его разглядываю!
Дима подходит и опускается на колени рядом с диваном. Теперь его лицо вровень с моим. Яблоки… Мой любимый аромат. Дима молча смотрит до тех пор, пока я от смущения не закрываю глаза. Детская привычка… Легкий поцелуй. Наверное, у моих губ вкус сиропа от кашля. Ему все равно? Улыбается, когда вновь открываю глаза.
Мама заходит к вечеру и сообщает, что уезжает в очередную командировку. Мне она советует остаться у Димы – не так скучно будет. Стоит ей уйти, как меня тут же пронзает внимательный деликатно спрашивающий взгляд. Останусь ли я? Не знаю… Я боюсь того, что может произойти. И я хочу этого. Что же делать? Говорю Диме, что, пожалуй, пойду домой. Он не показывает, что обиделся, но это ясно мне так же, как и то, что сейчас лето. Мгновенно передумываю. Если что, он поймет…
Лежа на диване в комнате Диминых родителей, безуспешно пытаюсь услышать его дыхание за стеной… Начинает звенеть в ушах. Повинуясь непонятному порыву, встаю и на цыпочках крадусь к его комнате… Темно, но я двигаюсь на ощупь, тем более, что уже изучил все углы в этой квартире. Дверь распахнута и я заглядываю внутрь. Не ясно: спит Дима или нет, но лунный свет освещает всего его, все тело… Ловлю себя на том, что неосознанно закусываю губы. Войти? И тут меня разбирает очередной приступ кашля. Позорно сбегаю с места преступления, зажимая рот ладонью, и только на, не успевшем остыть, диване даю волю болезни. От кашля уже даже болят ребра и текут слезы, но остановится не могу… Скрючившись в узел, не сразу замечаю, как меня обнимают со спины. Дима. Когда я успокаиваюсь, он протягивает мне пастилку от кашля, но не уходит, а я позволяю ему остаться. Так мы и засыпаем в обнимку…
***
Непонятно почему болит голова… Совсем не хочется разлеплять ресницы и приподнимать голову, но лежать жестко. Сейчас утро? Что было вчера? Голова безумно раскалывается, а за окном поют птички.
Все-таки открываю глаза и сажусь. Вчера был мой день рождения… Да, это я помню. Мы отмечали… Мы – это кто? Я, Дима, Катя, Денис и еще какие-то знакомые… То, что мы пили, - очевидно. То, что мы с Димой поссорились… вспоминаю не сразу. Причина? Усиленно тру лоб и хмурюсь. За спиной раздается тихий стон и кто-то дотрагивается до моей обнаженной кожи… Кто?!
Обернувшись, с недоумением рассматриваю незнакомого молодого паренька. На вид ему лет пятнадцать-четырнадцать… И он абсолютно голый! Испуганно слежу, как он открывает глаза и с неменьшим ужасом разглядывает мое лицо.
- Ты кто? – голос у паренька охрипший и ломкий.
- Фима. А ты?
- Костя… А что ты тут делаешь?
Только теперь, оглядевшись, понимаю, что нахожусь в совершенно незнакомом месте. Мы с Костей лежим на старой тахте, застеленной колючим клетчатым пледом. На двоих одна подушка и одна выцветшая простынь, поэтому мне было жестко. Деревянный пол… Ситцевые занавески и буйная зелень за окном… Мы за городом?!
Костя тем временем, закутавшись в импровизированное одеяло, настороженно ждет мой ответ. Вздыхаю и пожимаю плечами.
- Я не помню.
- А-а…
- Где мы?
- Это дом моей бабушки. Она умерла… И родители приспособили его, как типа дачу…
- То есть мы за городом? Далеко?
- Да нет, километров пять… Тут вокруг пятиэтажки.
Немного успокаиваюсь. Теперь надо выяснить, что случилось с остальными, где Дима, и откуда взялся этот пацан. Прежде чем я успеваю спросить, Костя сам начинает вспоминать вслух.
- Значит так… Вчера мамка с папкой уехали к друзьям с ночевкой… Меня спихнули на Дэна. Он мой двоюродный брат. – пояснил паренек, заметив на моем лице вопрос, - Мы пошли… пошли мы… к какому-то его знакомому… о! однокласснику, на день рожденья. – тут мальчишка просиял, - Так это ты именинник!
- Ну да. А где все? – я начинал волноваться за Диму.
- Сюда мы, кажется, ехали вчетвером… Я, Дэн, ты, еще какой-то пацан… Все вроде. Потом вы с этим длинноволосым поссорились… - Костя задумчиво потер веснушчатый нос, - Дэн вас мирить хотел, но получил по кумполу… А, точно! И увез твоего друга обратно в город!
- О… - я мог только догадываться, что такого натворил, раз обычно спокойный Дима так разозлился…
Но неужели у нас дошло до драки?! И кто из нас ударил Дениса? Нет, не помню…
- Не, еще кто-то был… - прервал мои невеселые мысли Костик, - Точно еще кто-то… Ты к нему целоваться лез… Я помню. – и мальчик грустно посмотрел на меня, - Ты педик. И друг твой тоже.
- Нет! – я испуганно вскочил.
- Да ты сиди… Мне вот интересно: почему я голый? Ты ничего со мной не делал, а?
Ежась от подозрительного взгляда, я в отчаянии помотал головой. Я ничего не помнил! Никогда так не напивался…
- Задница вроде не болит… Может, ты пассив?
Я страдальчески застонал и, упав обратно на тахту, обхватил голову руками. Если у нас что-то было… я бы помнил?! Дима мне этого не простит…
- Эй, да не грузись! Даже если и был трах, я не в обиде… Я би! – гордо заявил мальчишка и продолжил, - Но мы вроде ничего такого не сотворили. Давай завтракать, и в город! Будешь мириться.
- Угу.
Спустя час мы уже ехали в электричке. Костя иногда толкал меня острым локтем в бок и шепотом сообщал еще какую-нибудь «новость». Моя же память не думала пока возвращаться.
- Знаешь, с кем ты целовался? А?
- Нет.
- К нам зашел соседский пацан, Олег, попросился на огонек. А вы с этим твоим уже ссорились. Так вот, ты пил, пил, пил… и начал ему что-то доказывать, а потом с Олегом за пивом ушел. Мы вас ждали, ждали и пошли искать. А вы… - Костя хмыкнул, - сидите на порожках и сосетесь… Твой любовник чуть не убил парня… Как его кстати зовут?
- Дима…
- О, ну так вот, Дима его шмяк об стенку! А ты стоишь, смеешься… Дэн Олега спас и выгнал. Парень отделался сломанным носом… А потом Дима тебя трясти начал, а ты, дурак, на ногах не стоишь, хихикаешь… Дэн вас попытался спать отправить, тут твой Дима и ему вмазал. Только я уцелел…
Отвернувшись к окну, я слушал эти хроники и кусал губы. Это бред… Этого не могло быть. Но на моих запястьях отчетливо проступили синеватые отпечатки чьих-то пальцев, а в голову лез настойчивый Димин голос: «Ты совсем идиот?! Я тебя люблю, тебя!» И мой крик в ответ: «Да иди ты… Не хочу тебя! Ненавижу! Давай, иди к ней, иди! Трахайтесь, детишек плодите! Давай! Она тебе даст!» Господи, значит, правда, все так и было… И, выходит, я Диму к кому-то приревновал? Как стыдно… Костя грыз ногти и совершенно не замечал моих мучений. Он рассуждал – с кем лучше встречаться: с мальчиками или девочками. Ну и ребенок…
На станции мы разошлись. Я, угрюмо кивнув на прощание, направился к остановке, а Костя, широко улыбнувшись, зашагал по направлению к проспекту. Сказал, что хочет пройтись. Да на здоровье! Меня его болтовня раздражала. И голова все еще болела…
Дома я первым делом положил телефон заряжаться. Те три раза, что я слушал в трубке: «Абонент недоступен…», пытаясь дозвониться до Димы, лишили его последних крох энергии. Мамы, к счастью не было. Выпив пол-банки рассола, я лег. Так сразу идти к Диме было страшно…
Ближе к вечеру стало ясно, что сегодня я мириться уже не пойду. Трусость давала о себе знать. Хотелось отмотать все назад и исправить, но, конечно, я понимал, что такие мысли – это малодушие и, что самое главное, фантастика. Мне было больно…
Вернувшаяся с работы мама ничего не сказала мне, хоть и посмотрела чересчур внимательным взглядом. Я вновь уполз к себе – собираться с духом.
Ночью мне не спалось… Кое-что я все же вспомнил: то, как Диму пригласила потанцевать какая-то девчонка, и он, такой вежливый, не отказал, то, как я мучился во время этого танца, то, как сжимал зубы до самой дачи, то, как устроил ему чуть ли не истерику… и то, как глупо мстил. Ровно в пять я встал.
Возле Диминой двери я задержался на целых пятнадцать минут. Затаив дыхание, я прислушивался к тому, что было в квартире. Удовлетворившись тишиной, я осторожно открыл дверь своим ключом… Дима дал мне его почти сразу, сказав, что, если я не возьму, он обидится. Теперь я был ему благодарен.
Медленно крадясь по коридору, я едва не заорал, когда в зале негромко пробили часы. Отдышавшись у Диминой комнаты, я вошел.
Он спал. Лежа на спине и закинув руку за голову… Тихое дыхание шевелило прядку волос, упавшую на лицо. Не зная зачем, я подошел ближе. Еще ближе. Теперь я различал каждую ресничку и видел белое перышко из подушки, застрявшее в светлых волосах. Меня охватило странное чувство… Нежность и благодарность за все… Страх… его потерять… И снова нежность… Надо просить прощения. Но как? Я не умею… Да и простит ли он меня? Я такой дурак…
Решение пришло само собой. Пусть он и не простит меня… Но я хочу этого. Чтобы помнить. Жаль, что я не успел стать для Димы самым лучшим…
Вслушиваясь в мерное дыхание спящего, осторожно стягиваю простынь, под которой спит Дима. На нем знакомые пижамные штаны… От волнения быстро колотится сердце и потеют, не слушаются руки. Наконец, мне удается подцепить резинку, не касаясь кожи, и потянуть штаны. Неловко, миллиметр за миллиметром, но я справляюсь. Дима спит.
Высвободив его член, я некоторое время не дышу. Мне уже нет пути назад, да я и не стремлюсь. Пуская в ход язык, стараюсь не думать о том, что может что-то не получиться. В конце концов, все бывает в первый раз… А в голову все равно лезет какая-то ерунда. Кроме того я возбуждаюсь сам… Сосредатачиваюсь на изменившемся Димином дыхании. Только бы не проснулся…
Я, наконец, понимаю, что делал все правильно лишь тогда, когда мне в небо ударяет струя вязкой жидкости с характерным вкусам и запахом… Дима резко садится, и я отшатываюсь, непроизвольно облизывая губы.
- Что… Ты?!
Не знаю, что сказать в ответ… Ошарашенное Димино лицо мне хочется целовать и гладить… Мне хочется и другого, но… я все еще не прощен. Не могу смотреть ему в глаза.
- Прости…
Дима молчит. Потом натягивает штаны, встает и уходит. На кухню? Я остаюсь один и закрываю лицо руками. Почему-то наворачиваются слезы, а ведь другого было глупо ждать. Глупо… Наверное, мне лучше уйти.
Я стараюсь не смотреть влево, на кухню, когда сую ноги в кеды. Ключи… Надо оставить. Вряд ли Диме понравится, если я буду врываться без приглашения. Пожалуй… все кончено. Я все разрушил. А ведь… я его люблю. Удивленный этим неожиданным открытием, я замираю на пороге ровно на столько, чтобы Дима, непонятно откуда взявшийся за моей спиной, успел втянуть меня обратно и захлопнуть дверь.
- Я люблю тебя… - не к месту бормочу я, не оборачиваясь.
Это уже ничего не изменит… Или?... Меня крепко обхватывают Димины руки, а в ухо утыкаются сухие горячие губы:
- Дурачок мой… Мир… Люблю тебя, все равно люблю… Только не ревнуй меня больше, ладно? Я тебя люблю…
Снова эти чертовы слезы! И я утыкаюсь носом в теплое плечо и хнычу… Наверное, теперь можно…
***
Дэн задумчиво сплевывает на асфальт и, лениво склонив голову, провожает нас взглядом. А мы с Димой медленно бредем домой по вечерним улицам. Плохо, что так много людей, но ведь лето же! Нам приходится тщательно следить за собой. Хорошо, что Денис иногда указывает нам на ошибки. Они с Димой по-прежнему продолжают общаться. А Костя прилип ко мне…
Возле моего подъезда мы на мгновение замираем. Потом Дима толкает меня внутрь, и на минуту время замирает для нас. Разорвав поцелуй, он тихо шепчет мне на ухо: «До завтра!» и уходит. Так всегда. Ну, почти… Я не так уж часто остаюсь у него ночевать. А почему? Просто приехал мой отец. Не нравится ему, если я где-то прохлаждаюсь… Он дома бывает только раз в год – хочет сына видеть. Вот мы с Димой и вынуждены общаться урывками… От воспоминаний внизу живота скапливается огонь. Неделю назад мы все-таки… стали ближе. По лицу растекается глупая улыбка, и с нею я вваливаюсь в квартиру. Отец хмуро приветствует меня кивком головы и вновь отворачивается к маме. Вижу его редко, но… не видел бы и совсем! Мама как тень уже. Подай, принеси! Что она – служанка, что ли?! Привык командовать. Мой отец – капитан дальнего плаванья. Плавает вот уже двадцать лет…
Спать я ложусь снова с мыслями о Диме… Самое счастливое лето в моей жизни.
Просыпаюсь оттого, что отец кричит на маму. Что еще опять?! Шлепая босыми ногами по линолеуму, выхожу в коридор. Прислушиваюсь. О, да разговор обо мне! Ну ка…
- … вырастила на свою голову! Драть его надо было в детстве! А ты: «Фимочка – хороший мальчик…» Внуков хотелось? А вот на, получи! Не будет деток-то у твоего сынишки! Геморрой будет зато, вот!
- Сашенька, может ошиблась она? Зинка-то? Ну не может же Фима и правда…
- Не может?! А Зина твоя обкурилась?! Или грибов каких наелась?! Померещилось ей, что наш сын с каким-то пидором в подъезде сосется! Так, что ли?
Мама заплакала… А я медленно попятился в комнату. Все, мне конец…
Натянув джинсы и первую попавшуюся футболку, я вновь выскочил в коридор. Папа продолжал гневно кричать, но уже что-то о тех, кто совращает натуралов. Прыжком преодолев расстояние до входной двери, я схватил кеды и повернул замок. Родители, заметив, что я собираюсь сбежать, бросились ко мне, но я уже был на лестнице. Не слушая крики вслед и перепрыгивая через ступени, я мчался вниз. Обувшись на улице, я огляделся. К Диме было нельзя… Мама хорошо знает, что я, если что, ухожу к нему. Она, может, и не выдаст, но отец не дурак. Значит, куда глаза глядят… Но Диме позвонить надо!
Через три часа мы с ним, уже сидя на знакомой даче, решали, что же делать.
- Домой мне нельзя… - бубнил я, нервно крутя в пальцах Димину сигарету.
- Мама волноваться будет.
- Домой нельзя…
Дима вздохнул и запустил руку в волосы, что являлось признаком крайнего волнения.
- Но не вечно же мы будем тут сидеть! Родители Костика могут нагрянуть…
- Он говорил – они умотали в Египет… А через две недели мой папаша свалит…
- А мать?
- С ней я разберусь…
Дима скептически хмыкнул.
- Тебе не кажется, что вот так прятаться – это трусость?
- Не отрицаю… - процедил я сквозь зубы и отвернулся.
Да, это трусость! Но я не хочу, не могу доказывать отцу, что я не болен и не извращенец… Даже если тетя Зина не знает Диму, она вполне могла описать его моим родителям. Да и мама прекрасно знает, как то, с кем я ушел гулять, так и то, что Дима – гей! Но его-то она любит, как родного… Она поймет! Обязательно поймет… А вот отец…
Дима притянул меня к себе и поцеловал в макушку.
- Хочешь, я поговорю с ними?
- Нет! Мой отец тебя убьет!
- Но, Мир…
- Нет! – я был непреклонен, - Даже не думай! Сам разберусь…
- А хочешь… Мой отец поговорит с твоим?
- А он знает?!
- Да…
- И что?!
- И ничего. Он за нас рад.
Я удивленно почесал кончик носа. И когда Дима успел рассказать своим родителям о нас?
- А что он скажет моему отцу?
- Ну… точно не знаю, но успокоит, наверное…
Я хмыкнул. Да уж…. Нет, это бесполезно! Лучше просто переждать. Две недели… Не так много!
@темы: творчество, Слэш
-
-
26.04.2010 в 21:34-
-
07.05.2010 в 01:34-
-
12.05.2010 в 18:40-
-
13.05.2010 в 07:42-
-
13.05.2010 в 20:13-
-
25.05.2010 в 01:23